Тенцинг Норгей - Тигр снегов

Как самый младший из носильщиков, я нес самый большой груз, тридцать шесть килограммов риса, но все же пришел первым в базовый лагерь. На этом мои обязанности закончились, и я вернулся в Дар­джилинг. Мистер Кук и его друг успешно штурмовали в ноябре вершину Кабру, только, к сожалению, с ними не было никого из шерпов.

В течение зимы я, подобно большинству шерпов, отдыхал и работал от случая к случаю в районе Дар­джилинга. Это позволяло мне находиться вместе с же­ной и малышом; я очень любил их и был счастлив с ними. Но я был молод и непоседлив и знал теперь, после первых походов, что не могу жить без гор. Ран­ней весной 1936 года опять закипели приготовления, и в этом году я снова участвовал в двух экспедициях.

Первая экспедиция собиралась на Эверест, и на этот раз я не столкнулся ни с какими затруднениями, потому что англичане пригласили почти всех прошло­годних участников. Снова с нами был Эрик Шиптон, а также Фрэнк Смайс и многие другие знаменитые английские альпинисты. Руководил отрядом Хью Рат­тледж, возглавлявший экспедицию 1933 года. Возраст не позволял мистеру Раттледжу самому подниматься на большую высоту, но он был замечательный человек, приветливый и сердечный, и все шерпы радовались, что работают с ним. Никогда еще на штурм Эвереста не выходило столько альпинистов. В экспедиции уча­ствовало шестьдесят шерпов – в пять раз больше, чем в 1935 году, – и вместе с погонщиками мулов нас было так много, что мы напоминали целый воинский отряд в походе.

На этот раз мы выступили не из Дарджилинга, а из Калимпонга, примерно пятьюдесятью километрами дальше по караванному пути в Тибет. Все снаряжение было доставлено туда по канатной дороге; дальше начинался обычный маршрут. При таком количестве участников приходилось двигаться двумя отрядами с промежутком в несколько дней. Если бы мы шли все вместе, у нас полдня уходило бы на сборы и рас­качку, а вторая половина – на развьючивание и раз­бивку ночлега. На время похода меня назначили по­могать экспедиционному врачу, и я узнал от него о болезнях, повреждениях и первой помощи много такого, что пригодилось мне впоследствии.

Англичане возлагали большие надежды на эту экспедицию. Она превосходила все предыдущие не только по объему, но и по организации и снаряжению, и все были уверены, что мы возьмем Эверест. Однако нас преследовала неудача. С самого начала и до кон­ца стояла отвратительная погода; все то время, что мы находились около горы, пришлось как раз на раз­гар муссона. Мы разбили на ледниках лагери I, II и III, а снег все шел и шел, и когда мы принялись взбираться по крутым склонам к Северному седлу, то ока­зались в снегу по самую грудь. Это не только чрезвычайно затрудняло работу, но и грозило опасностями: в любой момент мы могли провалиться в скрытые под сугробами трещины. Однако больше всего нас беспо­коила угроза лавин. Мысли упорно возвращались к ужасному несчастью, происшедшему здесь в 1922 году.

В конце концов некоторые из нас, и я в том числе, добрались до Северного седла. Но там нас встретила погода, подобно которой мне еще никогда не прихо­дилось видеть. Половину времени шел снег, такой гус­той, что на расстоянии нескольких футов нельзя было различить человека, а когда кончился снегопад, подул такой ветер, что нас чуть не снесло. Только везением можно объяснить то, что нам удалось спуститься бла­гополучно обратно к леднику. Мы стали ждать в ниж­нем лагере улучшения погоды, но оно так и не насту­пило. Шел снег, потом дул ветер, потом опять шел снег. Мне кажется, что некоторые все равно были готовы выступить на штурм, но Раттледж сказал: «Нет, мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь по­вредил себя или погиб. Эверест никуда от нас не де­нется». В конце концов после ряда безрадостных не­дель мы двинулись в обратный путь. Нам не удалось даже взобраться выше разведочной экспедиции пре­дыдущего года.

По крайней мере никто не погиб на Эвересте. Зато на обратном пути, около поселка Гадонг Пага, слу­чилась беда. Здесь протекает большая стремительная река; с одного берега на другой переброшен канат («пага» как раз и значит «канат»). Чтобы переправить человека, приходится заворачивать его в большую сетку и перетягивать по канату на другую сторону. Мы все пересекли реку этим способом. Только один шерпа отказался от сетки, заявив, что и так перебе­рется по канату. Однако на полпути рука смельчака сорвалась, и он упал в воду. Несколько англичан раз­делись и прыгнули в реку, но сильное течение не по­зволило им добраться до него. Волосы шерпы были заплетены в косу на старинный манер, и последнее, что мы от него видели, была светлая ленточка на кон­це косы, мелькнувшая на поверхности в нескольких стах метрах ниже по реке.

Мы вернулись к Калимпонг расстроенные неудачей экспедиции. Мне особенно было жаль Раттледжа. Прекрасный человек и руководитель, он уже начинал стариться и последний раз ходил на Эверест. Я увидел его вновь лишь много лет спустя в Лондоне, после взятия Эвереста. Он пожал мне руку и сказал: «Сын мой, вы совершили настоящий подвиг. Я стар уже. Я сделал попытку в свое время и потерпел неудачу, но теперь, после вашей победы, это ничего не значит. Когда вернетесь в Индию, обнимите за меня всех моих сыновей-шерпов».

Он имел право назвать нас сыновьями, потому что относился к нам, как настоящий отец.

После экспедиции на Эверест в 1936 году я недолго оставался в Дарджилинге. Эрик Шиптон отправлялся в Гархвал, в Центральных Гималаях, севернее Дели, и взял меня с собой. Как и четыре года тому назад, когда я ушел из Соло Кхумбу, мне предстояло многое пережить впервые: впервые я попал на равнину, впер­вые увидел настоящие большие города – такие, как Дели и Калькутта, впервые ехал по железной дороге, впервые узнал настоящую жару.

В Раникхете в Гархвале Шиптон представил меня майору саперных войск Осместону, который занимал руководящую должность в индийском топографическом ведомстве. Он собирался на съемки в район высокой горы Нанда Деви, и было решено, что я отправлюсь с ним. В результате многолетней работы майор Осместон нанес на карту чуть ли не весь горный район Гархвала; я не раз сопровождал его.

В том же году была взята вершина Нанда Деви, высочайшая из всех взятых к тому времени вершин (7816 метров). Этот рекорд держался до 1950 года, когда французы поднялись на Аннапурну в Непале. Нанда Деви означает «Благословенная богиня»; индуисты и буддисты считают ее священной горой. Ее исто­рия особенно примечательна: еще за два года до по­корения вершины ни одному человеку не удалось добраться даже до ее подножья, и считалось, что это вообще невозможно. Но вот в 1934 году Шиптоне его друг Тильман, тоже известный английский апьпинист, нашли проход. Они поднимались вдоль реки Риши, прокладывая себе путь через глубокие ущелья и вдоль крутых склонов, и пришли, наконец, к укрывшемуся у самого подножья Нанда Деви удивительно красивому водоему, который назвали Сэнкчюэри («Святыня», или «Убежище»). У них не было ни людей, ни достаточных запасов, чтобы двигаться дальше; впрочем, они и так добились немалого. А в 1936 году, когда Шиптон снова вышел на Эверест, Тильман отправился во главе боль­шой экспедиции на штурм Нанда Деви.