Тенцинг Норгей - Тигр снегов

Поначалу все шло хорошо. Погода стояла прекрас­ная. Войдя в горы, мы совершили много маршрутов вокруг вершин и между ними, исследовали большой ледник Ялунг близ Канченджунги, преодолели трудный перевал Ратонг между Непалом и Сиккимом, который был пройден до нас только однажды. Были поблизости от того места, где много лет назад исчез при попытке взять Канченджунгу швейцарско-шерпский отряд и по­гиб молодой американец Фэрмер, искали каких-ни­будь следов, но ничего не нашли. Затем успешно штур­мовали ряд небольших вершин в этом районе и оста­вили на них в жестяных банках бумажки с нашими именами. Напоследок мы решили попытать счастья на несколько более высокой вершине Канг.

Правда, по гималайским масштабам эта вершина далеко не выдающаяся. Рядом с Канченджунгой она кажется просто карликом со своими 5800 метрами. Вообще же она производила довольно внушительное впечатление, никем еще не была взята и казалась са­мым подходящим завоеванием для такого малочис­ленного отряда, как наш. Итак, мы вышли к подножью Канга, наметили маршрут и разбили лагерь. До сих пор все шло благополучно, и не было никаких основа­ний тревожиться. Но на следующую ночь мне при­снился нехороший сон. Я знаю, что уже рассказывал о своих снах, и, возможно, некоторым читателям они надоели, но я должен говорить правду. Мне и в са­мом деле приснился нехороший сон, а на сле­дующий день приключилась беда, точно так же как год назад на Нанга Парбате. На этот раз я не увидел во сне никого знакомого. Я видел самого себя и чужую женщину, которая раздавала пищу, но хотя я был очень голоден, она не дала мне ничего. Вот и все. Однако по шерпскому поверью такой сон – плохая примета, и я встревожился, а когда утром рассказал о нем другим шерпам, они тоже стали беспокоиться. Но Фрей только посмеялся, произнес что-то шутливое и сказал: «Ну, пошли, пора в путь».

Возможно, я должен был отказаться. Трудно ска­зать что-нибудь о таком деле. Некоторые из шерпов не захотели пойти, и в конце концов мы вышли на вос­хождение втроем: Фрей, шерпа Анг Дава и я. Пона­чалу лезть было очень легко. Мы поднимались по отлогому снежному склону, где ступеньки просто вы­таптывались ботинками, причем мы даже не связы­вались веревкой. Но потом склон стал круче и снег тверже. Я остановился и надел на ботинки кошки, чтобы идти увереннее. «Вы разве не наденете кош­ки?» – крикнул я Фрею, шедшему впереди. «Нет, они мне ни к чему», – ответил он. Мы продолжали восхождение. Снова можно спросить, не следовало ли мне поступить иначе, например попытаться уговорить его, настаивать. Но, как я уже говорил, Фрей был пре­красный альпинист, с большим опытом восхождений в Альпах; он, наверно, бывал в гораздо более трудных местах и к тому же шел явно без особого напряжения. Мы поднимались спокойно и легко – первым Фрей, затем я и последним Анг Дава, по-прежнему не свя­занные веревкой, на расстоянии примерно пяти метров один от другого. Я осмотрелся – высота около 5200 мет­ров; значит, нам осталось шестьсот метров до вершины.

И тут Фрей сорвался. Как или почему, я не мог по­нять. Он шел совершенно уверенно вверх впереди ме­ня, а в следующий момент уже покатился вниз. Сна­чала казалось, что Фрей падает прямо на меня и по­тянет меня с собой, на деле же он прокатился чуть в стороне. Я уперся как следует и рванулся туда, ста­раясь задержать его. Тщетно, он был слишком тяжел и падал слишком быстро. Тело Фрея ударилось о мою руку, я ощутил сильную боль, и вот он уже прокатил­ся кубарем мимо меня, мимо Анг Дава вниз по скло­ну, пока не остановился метрах в трехстах ниже.

Впервые за все время восхождений я видел падаю­щего человека. Но другие, которым приходилось ви­деть подобное, рассказывали мне о таких случаях. На несколько минут ты словно цепенеешь, не чувствуешь ничего и не думаешь ни о чем, кроме того, что в сле­дующее мгновение упадешь сам. Именно так было с Анг Дава и мною. Сначала мы замерли, словно врос­ли в скалу. Несчастье произошло так быстро, что не­возможно было поверить в него, и мне казалось, что если я взгляну «верх, то увижу Фрея на его месте впе­реди. Но его там не было – он лежал маленьким пятнышком на белом снегу далеко внизу под нами. Наконец я спустился к Анг Дава. Он был страшно потрясен и сказал сначала, что не может идти вниз, потом все же пришел в себя. Мы начали спуск крайне медленно и осторожно, так как знали, что в тепереш­нем состоянии легко можем сорваться сами. Пример­но на полпути я заметил что-то черное на снегу, про­шел туда и поднял фотоаппарат Фрея. Затем мы продолжали спуск и подошли к нему самому. Он был мертв, конечно; ни один человек не смог бы пережить такое падение.

Оставшуюся часть пути мы несли Фрея на себе; по­близости от лагеря нас встретили остальные шерпы и помогли. На следующий день мы похоронили его – не на самом леднике, где его унесло бы движением льда, а на морене рядом, сложив на могиле каменную пирамиду. Печальные возвращались мы в Дарджи­линг. Только теперь я заметил, что палец, который я так больно ушиб, пытаясь схватить Фрея, был сло­ман – первое мое серьезное повреждение за все годы в горах.

Итак, думал я, мой возраст приближается к сорока. «Критический» возраст. И хотя сам я отделался бла­гополучно, мне пришлось участвовать в трех экспе­дициях с человеческими жертвами… Нанга Парбат, Нанда Деви, пик Канг… «Что будет дальше?» – спра­шивал я, и мне становилось не по себе. Ведь мне еще оставалось два года до сорока.

Нанга Парбат, Нанда Деви, пик Канг, Кашмир, Гархвал, Непал и даже Тибет. Я исколесил всю кар­ту. Я восходил на много гор, видел много ландшаф­тов, пережил много приключений. Оставалось самое главное – Чомолунгма, Великая. Прошло пять лет с тех пор, как я вообще видел ее – во время странно­го молниеносного похода с Денманом, – и четырна­дцать лет, как я поднялся по ней на большую высоту и получил звание Тигра. Порой я начинал сомневать­ся, удастся ли мне когда-нибудь еще побывать на ней. Или боги по какой-то им одним известной причи­не навсегда увели меня от этой горы, которая так дорога моему сердцу?

Но боги были милостивы. Я снова попал на Эве­рест – снова и снова. Последние годы моего «крити­ческого периода» стали великими годами моей жизни.

Эверест, к которому я вернулся после многолетнего перерыва, был не тем Эверестом, который я знал раньше. Теперь атаки велись не с севера, а с юга, а восходить на гору с новой стороны – это почти то же, что восходить на совсем другую гору. Причины изменения маршрута были политические. Все же хотя гора стала в известном смысле новой, она оставалась давней знакомой для меня, даже в большей степени, чем та, к которой я четырежды подходил со стороны Тибета и Ронгбука. Дело в том, что южный маршрут пролегает через Соло Кхумбу, страну моего детства, и хотя я никогда не пробовал совершать восхождение с этой стороны, я ее знал лучше всего по своим меч­там и воспоминаниям.