Тенцинг Норгей - Тигр снегов

Я отдыхал и думал. Думал о швейцарцах, о двух предпринятых ими великих усилиях, о том, как счаст­лив и горд я был возможностью идти на восхождение с ними. Из всех чилина-нга, с которыми мне приходи­лось встречаться, – а их к этому времени набралось много, – швейцарцы пришлись мне по душе больше всех. Думаю, что если они когда-нибудь приедут снова в Соло Кхумбу, вдоль дороги везде будут стоять шерпы, приветствуя их поднятыми кверху чашами с чан­гом. Больше всего я желал бы пойти снова на Эве­рест с ними, идти по заоблачным высотам с моим другом Ламбером и достичь, наконец, нашей цели. Однако швейцарцев ждать не приходилось. Они использовали свою возможность; в 1953 году настала очередь англичан. В случае новой неудачи непальское правительство обещало дать разрешение на 1954 год французам. Три года до следующей попытки швейцар­цев, если никто не возьмет вершину до них.

А вероятность того, что вершину возьмут, была велика. Во время нашей весенней попытки мы с Лам­бером подходили очень близко. При лучшем кисло­родном снаряжении или при более устойчивой погоде мы бы дошли. И вот теперь предстояла английская экспедиция, самая мощная, какую только можно себе представить.

В 1952 году, когда мы были на Эвересте, отряд англичан во главе с Шиптоном, при участии несколь­ких новозеландцев, совершил восхождение на близ­лежащую вершину Чо Ойю – для тренировки и испы­тания нового снаряжения. Сильно облегчала задачу англичанам разведка, произведенная швейцарцами. Но самое главное – они приготовились совершить отчаянное усилие, потому что привыкли считать Эверест «своей» горой, а тут он грозил выскользнуть у них из рук. Перед ними ходили на штурм швейцар­цы. На очереди стояли французы, затем опять швей­царцы. Поздней осенью 1952 года путешественники, пришедшие в Соло Кхумбу через Нангпа Ла из Ти­бета, сообщили, будто на северной стороне из Ронгбу­ка почти одновременно с нами ходила русская экспедиция. Следовало ожидать, что русские вскоре предпримут новую попытку. Кольцо вокруг высочай­шей из вершин все сужалось, и можно было почти не сомневаться, что, если англичане не победят теперь, им уже не видать победы:

Я не знал никого из участников новой экспеди­ции. Вначале ее возглавлял Эрик Шиптон, затем его сменил полковник Джон Хант; он много лет прожил в Индии и совершил не одно восхождение, однако мне никогда не приходилось с ним встречаться. С Хантом приезжал цвет английского альпинизма, а также двое новозеландцев (новый вид чилина-нга для меня!); один из них – Эдмунд Хиллари – участвовал как в разве­дывательном походе на Эверест 1951 года, так и в экспедиции на Чо Ойю в 1952 году. Я вспомнил осложнения, имевшие место в 1951 году в связи с бакшишем и оплатой непальских носильщиков и ска­зал об этом миссис Гендерсон.

– Но ведь это как раз одна из причин того, почему так важно ваше участие, – ответила она. – Вам легче других договориться с непальцами; если вы пойдете, осложнений не будет.

– Я скоро решу, – сказал я ей. И продолжал раз­мышлять.

На всем протяжении моего рассказа я был откро­венным, хочу оставаться откровенным и дальше. Итак, скажу откровенно, я предпочел бы идти на Эверест со швейцарцами. Вопреки стараниям некоторых лиц извратить мою мысль, это вовсе не значит, что я невзлюбил англичан. Мне приходилось совершать восхождения с англичанами чаще, чем с кем-либо другим, и я чувствовал себя с ними очень хорошо; а некоторых из них, например мистера Гибсона, майо­ра Осместона, майора Уайта, мистера Тильмана, ми­стера Смайса, лейтенанта Марча, относил к числу своих лучших и самых близких друзей. И все-таки факт, что англичане обычно более сдержанны и чо­порны, чем представители известных мне других народов; особенно же это проявляется, как я думаю, в отношении людей не их расы. Может быть, все дело в том, что они так долго правили на Востоке, может быть, это заложено в самой их природе, во всяком случае это факт, который мы, шерпы, имели возмож­ность наблюдать не раз, так как на протяжении ряда лет ходим в горы с людьми многих национальностей. Швейцарцы и французы относились ко мне как к то­варищу, к равному, что невозможно для англичанина. Англичане приветливы, они отважны, неизменно спра­ведливы. Но столь же неизменно существует невиди­мая черта между ними и прочими, между сагибом и носильщиком; для шерпов, привыкших жить без та­кого рода «черт», это может быть чревато затрудне­ниями и осложнениями.

«Все это верно, – думал я. – Но насколько это важно? Ты ладил с англичанами раньше, поладишь и теперь. К тому же речь идет не о приеме и не о званом ужине, а об Эвересте… Эверест – твоя жизнь, твоя мечта. Что будет, если ты станешь ждать французов или швейцарцев? Что ты будешь чувствовать, если англичане возьмут вершину, а тебя не будет с ними? Для тебя, не меньше чем для них, вопрос стоит так: теперь или никогда».

Вы думаете, у вас голова идет кругом. Принимаете решение, потом опять начинаете колебаться, потом снова решаетесь… «Мне почти тридцать девять, – ду­мал я. – Я приближаюсь к концу своего „критическо­го возраста“. Сколько я еще смогу участвовать в вос­хождениях? Или я уже вышел из строя из-за переутомления и только что перенесенной болезни? Сколько раз я ходил на Эверест? Шесть, включая Денмана. Это будет седьмой раз – счастливое число у шерпов, как и у большинства народов. В нашей игре в кости, как у чилина-нга, „семь“ – хорошая цифра. Если семеро берутся за дело, у них больше надежд на успех, семеро детей в семье – самое сча­стливое число. У моей матери было семеро сыновей. Это будет мой седьмой поход на Эверест…»

Меня беспокоило мое здоровье. Пробыв некоторое время дома, я перестал болеть, но по-прежнему испы­тывал слабость и не восстановил своего веса. А что же будет после еще одной большой экспедиции, третьей на протяжении немногим более года? Подобно швей­царцам, англичане хотели, чтобы я одновременно вы­ступал в роли сирдара и восходителя, а я уже сказал себе, что такая комбинация – это чересчур. Но как же быть? Я думал так усиленно, что почти не спал по ночам. «Если так будет продолжаться, – подумал я, – то я только опять заболею»! И вот однажды я вышел из дому, направился к миссис Гендерсон и сказал: «Хорошо, я пойду». Чего я не мог сказать ей, что мне и сейчас трудно выразить надлежащим образом, – я решил идти потому, что иначе просто не мог.

Но одно дело было сказать «да» миссис Гендерсон, другое – убедить Анг Ламу.

– Ты слишком слаб, – возражала она. – Ты опять заболеешь или поскользнешься на льду, упа­дешь и убьешься.

– Что ты, я буду осторожен, – сказал я. – Как всегда.

– Это слишком опасно.

– Мне платят за восхождение, а не за детские игры. Я должен делать то, за что мне платят.