Тенцинг Норгей - Тигр снегов

Политика, политика… Внезапно со всех сторон на­чались осложнения. Непальцы отнеслись ко мне заме­чательно, они встретили меня так, что я не забуду, да­же если проживу сто жизней. Однако в своих усилиях сделать из меня героя они зашли чересчур далеко: они почти совершенно пренебрегали англичанами, вместо того чтобы отнестись к ним как к почетным гостям. Слишком многие непальцы говорили глупые вещи, стараясь извратить факты в своих политических це­лях. Каких только диких выдумок не было: и что я тащил Хиллари на себе до вершины, и что он вообще не дошел до верха, и что я чуть ли не один совер­шил все восхождение. А тут еще эти нелепые заявле­ния, которые меня заставили подписать, воспользо­вавшись моей растерянностью. Кончилось тем, что пол­ковник Хант вышел из себя и заявил, что я не только не герой, но, с точки зрения техники лазания, вообще второразрядный альпинист. А это, разумеется, только подлило масла в огонь.

Непальские и индийские журналисты ходили за мной по пятам. Руководствуясь политическими моти­вами, кое-кто пытался заставить меня высказаться против англичан, а я, обидевшись на слова Ханта, и в самом деле сказал кое-что, о чем позже сам сожа­лел. К счастью, добрая воля в наших сердцах востор­жествовала. Ни англичане, ни я сам не хотели, чтобы великое событие было превращено в нечто мелкое и жалкое. И вот мы собрались 22 июня в канцелярии премьер-министра Непала и составили заявление, призванное положить конец всем разнотолкам. Один экземпляр, предназначенный для Хиллари, подписал я, другой – для меня, подписал Хиллари. Вот что на­писано в том экземпляре, который хранится у меня сейчас:

«29 мая мы с шерпой Тенцингом вышли из нашего верхнего лагеря на Эвересте на штурм вершины.

Во время восхождения на Южную вершину то один, то другой из нас шел впереди.

Мы перешли через Южную вершину и стали подни­маться по предвершинному гребню. Мы. достигли вер­шины почти одновременно.

Мы обняли друг друга, счастливые своей победой; затем я сфотографировал Тенцинга с флагами Велико­британии, Непала, Объединенных Наций и Индии.

Э. П. Хиллари»

Каждое слово в этом заявлении есть истинная правда. Именно так – мы достигли вершины почти одновременно. И так оно и оставалось до настоящего времени, когда по причинам, которые я уже изложил, мне кажется правильным рассказать все подробности.

Наряду с вопросом о том, кто первый достиг вер­шины, было много толков и споров относительно моей национальности. «Какое это имеет значение? – спраши­вал я снова и снова. – При чем тут национальность и политика, когда речь идет о восхождении на гору?» Но разговоры не прекращались, и я решил обратиться к премьер-министру, мистеру Коирала. Я сказал ему:

– Я люблю Непал. Я родился здесь, это моя страна. Но теперь я уже давно живу в Индии. Мои де­ти выросли там, и мне надо думать об их образова­нии, об их будущем.

Мистер Коирала и остальные министры отнеслись ко мне приветливо, с полным пониманием. Они не пытались, подобно некоторым другим, оказывать давле­ние на меня, а только сказали, что если я захочу остаться в Непале, то получу дом и другие льготы; далее они пожелали мне успеха и счастья, независи­мо от того, каким будет мое решение. Я остаюсь им глубоко благодарен за готовность помочь, когда я ока­зался в затруднительном положении. Как я сказал тогда для печати: «Я рожден из чрева Непала, а вы­рос на коленях Индии». Я люблю обе страны, чувствую себя сыном их обеих.

В Катманду мы оставались около недели, и каж­дый день устраивались новые торжества, новые цере­монии, но происходили также новые осложнения. На этот раз мы, шерпы, спали не в гараже, а в непаль­ской правительственной гостинице, так что в этом отношении все было в порядке. Впрочем, не совсем в порядке – приходилось защищать нас от толпы, ко­торая осаждала экспедицию.

На один из вечеров в английском посольстве был назначен прием. Я получил приглашение, но отказался прийти; как и многое другое, это вызвало всевозмож­ные пересуды, поэтому я объясню причину отказа. Де­ло в том, что годом раньше, находясь в Катманду вместе со швейцарцами, я пережил здесь неприятность. Из-за какой-то путаницы с организацией экспедиции я оказался однажды без ночлега и обратился тогда в английское посольство, поскольку останавливался там вместе с Тильманом в 1949 году. Меня ожидало разочарование: полковник Пруд, первый секретарь по­сольства, указал мне на дверь. Меня это сильно обиде­ло, а так как в 1953 году полковник Пруд по-прежнему работал в посольстве, я не счел для себя возможным принять приглашение. Такова единственная причина моего отказа, он вовсе не был задуман как недружест­венный жест в отношении моих товарищей по Эвересту.

Но вот я оставил Катманду, вылетев в Калькутту в личном самолете короля Трибхувана. Вместе со мной летели только моя семья и Лакпа Черинг, который стал для меня чем-то вроде советника. Остальные на­правились в Индию другими путями. В Калькутте нас поместили в Доме правительства – снова празднества, приемы, приветствия… Среди встретивших нас здесь был мой добрый друг Митра – я вызвал его по те­леграфу из Дарджилинга. Первым делом я вручил ему красный шарф Раймона Ламбера и попросил пе­реслать в Швейцарию. В Калькутте же я рассказал о восхождении для агентства Юнайтед Пресс, с ко­торым подписал здесь контракт.

Несколько дней было похоже, что я не попаду в Англию. Мне казалось неправильным ехать без Анг Ламу и дочерей, а у экспедиции не хватало денег оплатить проезд всем. Правда, тут газета «Дейли Экс­пресс» предложила мне совершить большое турне, обязавшись покрыть все расходы. Однако, подумав, я отказался, так как опасался, что этому будет при­дан политический характер, а после того, что случи­лось в Непале, я всячески избегал таких вещей. Вме­сто этого я, все еще надеясь, что выход будет найден, отправился из Калькутты в Нью-Дели, где собрались остальные участники экспедиции.

В Дели происходило то же, что в Катманду и Каль­кутте, только в еще больших масштабах. На аэродро­ме состоялась грандиозная встреча – такой толпы я не видал за всю свою жизнь. Затем нас привезли в непальское посольство и устроили там.

В тот же вечер состоялся прием у Неру. Настал великий момент, о котором давным-давно говорил профессор Туччи в Тибете и о котором я думал в ту ночь в палатке, высоко на Эвересте. Все произошло так, как я надеялся и мечтал. С первого же мгновения «Пандичи» отнесся ко мне, как отец, – ласково и дру­желюбно, причем в отличие от многих других думал не о том, какую выгоду можно извлечь из меня, а ис­ключительно о том, как помочь мне и сделать меня счастливым. На следующий день Неру пригласил ме­ня в свою канцелярию и настоятельно посоветовал мне поехать в Лондон. Он считал, что и так уже вокруг восхождения было слишком много осложнений и спо­ров, что лучше не примешивать к Эвересту политику. Он надеялся, что будет сделано все возможное, чтобы залечить причиненные раны. Я присоединился к его словам от всего сердца. И, наконец, для полноты счастья оставалось только услышать от него, что моей жене и дочерям будет обеспечен проезд до Лондона вместе со мной.