Генри Мортон - Англия и Уэльс. Прогулки по Британии

Прибыв на пересечение путей, мы прошли некоторое расстояние и увидели следующую крутую дорогу, взбиравшуюся к другому перекрестку. Сели в еще один поезд и поднимались приблизительно полчаса.

Вышли из вагона, одолев половину пути наверх. Воздух здесь был заметно холоднее. Увидели бараки и мастерские. С «галерей», находившихся в милях от нас, сланец спускали туда, где его разрезали на куски, а потом везли на нижний уровень.

Я встал на краю глубокой пропасти и посмотрел вниз. Повсюду сланец — огромные пространства оголенного сланца. Сланцевые ущелья. Далеко внизу маленькие поезда, на рельсах бесшумно отдуваются локомотивы, не крупнее куска сахара. Озеро напоминало блюдце с голубой водой.

Резко взревела сирена, сланцевая гора ответила гулким эхом.

— Сюда, в укрытие! — воскликнул мой гид. — Сейчас будет взрыв!

Мы увидели, что в соседней галерее люди прекратили работу и бросились в каменный барак. Едва мы укрылись, оглушительно грохнуло.

Бум!

Взрыв отозвался в сотне каверн и покатился к небу. Я заглянул в отверстие в стене и увидел далеко наверху столб дыма и падение породы. Мне это живо напомнило артиллерийскую бомбежку. Взрыв за взрывом сотрясали карьер. Одни взрывы были ближе, другие дальше от нас.

В одних галереях укладывали заряды взрывчатки, в других спрятавшиеся в укрытиях рабочие наблюдали за тем, как срабатывают уже заложенные заряды. Если что-то не получится, они дадут сигнал и останутся в укрытии еще на полчаса.

Но сегодня ошибок не было. Произошло около двадцати пяти взрывов. Один прозвучал так близко, что мы услышали, как отламываются тонны сланца, услышали глухой звук его падения. Наступила тишина. Мы прождали пять минут. Снова завопила сирена.

— Отбой, — сказал гид. — Можем выходить.

В ближайшей галерее мы увидели результат взрыва. От горы отлетели тонны красивого зеленого сланца, часть повалилась на землю, часть забросило наверх, другие куски треснули и остались висеть, дожидаясь, когда их отколют.

Рабочие, обвязавшись веревками, спускались по крутым склонам галерей и принимались бить кирками по сланцу, пока тот не отваливался. Огромные глыбы с грохотом катились в пропасть. Внизу камень быстро нарезали на плиты наподобие могильных, толщиной около пяти дюймов, и грузили в вагонетки. Двое мужчин толкали вагонетки к локомотиву. Мы пошли в мастерскую.

Раскалывание и обработка сланцевых блоков — увлекательнейшее зрелище. Сланец — единственный камень, который можно расколоть по длине на гладкие плоские слои, не нарушая при этом твердости блока.

Мастерство, с которым рабочий обрабатывает плиты сланца толщиною пять дюймов, расщепляет их снова и снова, — это то, чему быстро не обучишься. Умение приходит после нескольких лет ученичества. Обработка сланца — наследственное занятие населения Северного Уэльса. На первый взгляд все кажется простым, но попробуйте, как я, взять зубило — и посмотрите, что получится!

Мужчины сидят в длинном помещении возле циркулярных пил, все серые от сланцевой пыли. Огромные блоки подаются наверх, под зубья пилы. За несколько мгновений блок разрезается на равные отрезки, каждый толщиной около дюйма. У рабочего в руках киянка и зубило в форме рыбьего хвоста. Он устанавливает зубило на край плиты, два или три раза тихонько стучит по нему киянкой, и через секунду в его руках оказывается тонкая плитка.

Блок толщиною в дюйм можно разделить на девять плиток, но в природе не бывает плиток тоньше одной шестой дюйма.

После расщепления блоков плитки обрезаются. Эту операцию совершают как вручную, так и машинным способом. За ручной обрезкой, разумеется, смотреть интереснее.

Мужчины и мальчики берут стопки грубых плиток, устанавливают плитку на острый край и с невероятной скоростью и точностью наносят по ней несколько ударов ножом — готово, плитка выровнена.

В мастерских на склонах сланцевой горы обрезают сланец, подгоняя его под нужный размер. Работники дают плиткам странные названия. Самая большая плитка — «королева», следующий размер — «герцогиня» и так далее. Плитка размером шестнадцать на восемь дюймов называется «леди».

Мужчины, занятые этим трудом, живут в нескольких милях от Лланбериса. У них открытый взгляд, и они часто смеются. Я встретил интересного человека: ему семьдесят один год, а чувствует он себя мальчишкой. Его имя звучит исторически — Оуэн Гриффит Джонс. Он — один из лучших мастеров карьера, а по-английски не знает ни слова!

Я говорил с ним с помощью переводчика, но, боюсь, пропустил все шутки.

Мистер Джонс однажды покинул Уэльс: он приезжал в Лондон во время юбилея королевы Виктории. В памяти у него остался Лондон, которого давно уже нет. В городе он был всего один день, но, кажется, повидал все.

— Как же вы справились без английского языка? — спросил я.

— А! — ответил он по-валлийски, — меня встретили две наших девушки.

Он помнил кэбы и двухколесные экипажи на Стрэнде!

Мы сели в пустой поезд и отправились в обратный путь по крутому склону.

— Знаете, — сказал я, — я видел все виды кровельного сланца и даже облицованный сланцем камин, но мне не показали ни одного сланцевого карандаша или ручки.

— Этого производства больше не существует, — объяснили мне. — В старые времена выпускали миллионы сланцевых карандашей. Работа кропотливая, тщательная полировка. Но министерство здравоохранения запретило использование в школах сланцевых карандашей и ручек. Дескать, они негигиеничны.

Мы спустились к подножию горы. Я все смотрел вверх, на галереи и террасы. Здешний сланец стал кровлей домов Лондона, Парижа и Нью-Йорка. Мне вспомнился остров Портленд: там, указывая на карьеры, говорят:

— Вот откуда пришел Святой Павел!

Карьер Динорвик может указать на свои серо-голубые пещеры и сказать:

— Вот откуда явились лучшие крыши мира…

В пабе Лланбериса меня заинтересовал мужчина среднего возраста: во-первых, потому что он был валлийцем, а во-вторых, потому что постоянно что-то писал. Кто-то пишет, не привлекая к себе внимания, кто-то — мимоходом, а этот человек не расставался с пером и чернилами. Похоже, ему страшно нравилось переносить свои мысли на бумагу. Он останавливался на половине предложения, на мгновение поднимал глаза кверху, словно ожидая, что некий бог подарит ему верное слово. Когда фраза нравилась, довольная улыбка освещала его лицо, он вставлял одну или две запятые, добавлял черточку к букве t и продолжал писать с видом полного удовлетворения. Я его возненавидел.

Однажды вечером мы остались в пабе одни. Я читал, с опаской ожидая того момента, когда мой тайный враг перейдет к столу и примется за излюбленное занятие. Когда этот миг настал, я решил выйти на улицу и выпить пива с рабочими. Но тут произошло удивительное событие. Этот человек поднялся и произнес: