Леонид Родин - Пять недель в Южной Америке

Видовой состав подлеска, то есть низких, в два-пять метров кустарников, наоборот, оказался очень бедным (менее десятка видов), и количество отдельных особей также невелико (от 1 тыс. до 3 250 штук в пересчете на гектар леса). Это вполне понятно, так как густые кроны верхних ярусов пропускают вниз, в глубину леса, очень мало света. В лесу настолько мало света, что даже на самой высокочувствительной пленке у меня фотоснимки оказывались с большой недодержкой.

Лиан оказалось очень много-более 3 тыс. стеблей на гектар леса.

Если же произвести перерасчет на гектар площади леса, то оказывается, что в здешней среднегорной гилее насчитывается до 1 тыс. стволов крупных и 80–82 тыс. мелких деревьев. (В буковых лесах, наиболее богатых и влажных из лесов Закавказья, где мне пришлось быть в лесной экспедиции, мы насчитывали на гектаре всего 240–300 крупных стволов и максимум 50–60 тыс. экземпляров мелких деревьев.) Если прибавить к этому еще стебли лиан, то мы убеждаемся, насколько высока насыщенность площади в тропическом лесу.

Мы не смогли по недостатку времени, да и физически это трудно было бы выполнить, сосчитать количество эпифитных растений, населяющих лес на этой же самой пробной площади. Можно лишь предполагать, что их оказалось бы несколько сот тысяч.

По мере поднятия выше в горы лес постепенно изменяется. Прежде всего заметно, что деревья становятся все менее толстоствольными и уменьшается их высота. Более однородным становится видовой состав.

Древовидные папоротники, нуждающиеся в наибольшем тепле и влажности, исчезают на высоте около 1 800 м над уровнем моря. Вскоре же за ними следуют пальмы, причем на больших высотах они никогда не достигают своими кронами верхнего яруса, буквально «прозябая» ниже его.

Бамбук-лиана*, очень типичный для нижней зоны здешних лесов, мельчает с высотой и на верхнем пределе уже не цветет, распространяясь там только корневыми отпрысками.

Лианы, которые внизу имеют длиннущие и толстые стебли, перебрасывающиеся с дерева на дерево и образующие мощную листовую поверхность на вершинах деревьев и на опушках, на высоте 2 000 м исчезают постепенно, и их замещают другие виды лиан, преимущественно ползущих по земле или забирающихся очень невысоко от земли на кусты и деревья.

Одновременно происходит и уменьшение количества эпифитов, так же, как и резко беднеет их видовой состав. Всего выше заходят виды бромелий. Количество же эпифитных мхов и лишайников, наоборот, возрастает сравнительно с высшими цветковыми растениями-эпифитами.

Если в гилее у подножия гор на почве очень мало встречается травянистых растений, то на большей высоте, благодаря более обильному освещению в лесу, травянистый покров становится все гуще и местами даже сплошь покрывает почву.

Наконец, что тоже особенно примечательно, в составе древесных пород все чаще начинают попадаться листопадные виды, то есть сбрасывающие листву на холодный период года. На самом верхнем пределе леса, проходящем здесь на высоте 2 100-2 200 м, вечнозеленые виды деревьев совершенно отсутствуют. Наше пребывание в заповеднике пришлось на зимнее время года, и мы могли наблюдать оголенные деревья на их верхней границе. Стволы их здесь низкорослые, ветви уродливо искривлены, появляются даже стелющиеся, пригибающиеся к самой земле формы, как бы превращенные из дерева в кустарник.

Замечательно, что некоторые виды бромелий не только достигают верхнего лесного предела, но даже идут дальше, переходя с деревьев на голые скалы. Причудлива была картина оголенных от листвы деревьев на высоте более 200 м, на ветвях которых «гнездились» бромелии, действительно напоминая скопление птичьих гнезд.

Выше леса распространена травянистая растительность, местами похожая на наши альпийские луга, местами же на высокогорные степи.

Полной неожиданностью для нас был болотистый кочкарник на высоте около 2 400 м. На торфянистой почве здесь довольно густо были расположены кочки кортадерии*, чрезвычайно похожие на кочки наших болотных осок. Но что оказалось самым неожиданным-мы нашли между кочками сфагновые мхи, мох очень близкий к виду нашего обычного кукушкина льна и, в довершение всего насекомоядное растение-росянку. Все это - типичные представители болот умеренных и северных широт, так далеких от тропического пояса южного полушария, где мы с ними встретились.

Выше этого болотистого кочкарника растительность заметно изреживается, расположена пятнами среди обнаженных глыб гранита, покрытых лишь только пестро-окрашенными накипными лишайниками.

Близ вершины, в небольшой лощине, расположены два домика из тонких жердей, обмазанных глиной. Тип домиков точно такой, в каких живут бразильские земле-робы и рабочий люд. Но если в постоянном тепле подножия гор дом прежде всего важен как крыша от дождя, то здесь, на высоте 2 550 м, они были плохой защитой от сильных ветров, гуляющих над горами. Эти домики — жилье для рабочих, обслуживающих верхнюю зону заповедника. Мы провели здесь одну ночь вместе с этими рабочими и теми двумя, которых дал нам в помощь Жил.

Ночь была очень холодной, и если бы рабочие не поделились с нами теплой одеждой, то вряд ли мы могли бы спокойно отдохнуть. Мы никак не предполагали, что здесь будет так холодно, и поднялись сюда в легких костюмах, оставив теплую одежду в туристском доме.

Ветер свободно проникал в многочисленные отверстия тонких стен, и мы согревались горячим кофе, протягивая зябнущие руки к огню первобытного очага.

Рабочие, живущие здесь, рассказали нам, что на вершинах гор изредка, раз в несколько лет, выпадает снег, обычно скоро растаивая. Но вот, три года назад здесь выпал большой снег и лежал четыре дня; в это же время по ночам морозы достигали — 7. Очень многие растения здесь погибли в ту пору.

Утром я поднялся на вершину, чтобы осмотреть окрестные горы; к тому же хотелось посмотреть отсюда на Рио, который бывает виден в ясные дни, как говорили рабочие. Но мне погода не благоприятствовала: порывистый ветер все время нагонял снизу и от океана сырые облака, скрывавшие и без того туманный горизонт.

Иногда появлялось «окно», и тогда как на ладони далеко внизу был виден городок Терезополис, залитый ярким солнечным светом, и по частям раскрывалась величественная панорама горной страны. Находился я немного выше оригинального узкого и остроконечного пика, получившего у бразильцев название «дедо де деус» (палец божий; он изображен на заставке к этой главе). Видно было, как леса мощной курчавой пеленой одевают низкие части хребтов и склонов, как потом лес становится ниже, как, наконец, уже в форме кустарника всползает на крутой гребень у основания «пальца» и далее уже не идет.