Николай Максимов - Поиски счастья

Товарищи Кочнева в Петербурге использовали Дину в качестве связной. Во Владивостоке ей вручили для мужа объемистое письмо, помогли упрятать его в двойное дно чемодана для продуктов. Иван Лукьянович получил указания не только из столицы, но и от Приморской организации РСДРП. Ему писали: «Читинское восстание показало наглядно, что революция имеет силу постольку, поскольку ее отдельные моменты связаны друг с другом. Оно неустанно будет доказывать, что правительство всегда способно раздавить отдельные вспышки восстания. Оно учит и требует, чтобы следующее выступление было одновременным, чтобы не было отдельных восстаний в Чите, Красноярске, Нижнем, Москве и т. д., а чтобы восстание пролетариата и крестьянства было всероссийским».

Приморская организация РСДРП писала, что, по указанию Петербурга, Кочневу надлежит поддерживать связь с Приморьем. На словах Дина передала, что связь эта будет поддерживаться через моряков торгового флота.

Иван Лукьянович немедленно уничтожил все, что могло подвести его и организацию.

— Какая же ты у меня умница! Не побоялась? — спрашивал он жену.

Дина рассказала мужу о революционных событиях в Забайкалье, Приамурье, Приморье. Выполняя решения третьего съезда РСДРП, большевистские организации настойчиво готовили вооруженное восстание. В Чите боевая дружина насчитывала две тысячи человек, она захватила поезд с оружием, разоружила полицию и жандармов, но не смогла устоять против двух карательных экспедиций. Во Владивостоке флотский экипаж сжег здания морского офицерского собрания и военно-морского суда, освободил политических заключенных; воинские части отказались стрелять по восставшим. Восстание во Владивостоке сопровождалось волнением среди солдат Хабаровского гарнизона и захватом власти революционными артиллеристами в крепости Чныррах в устье Амура.

Целую неделю Иван Лукьянович жил, как наэлектризованный, осмысливая все происходящее в стране. Теперь ему ясно, что надо делать. Он будет рассказывать чукчам и эскимосам о том, что узнал сам.

Как-то Дина сказала:

— Ваня, ты как будто и не рад, что я приехала.

— Что ты, Динушка! Извини. Я так невнимателен к тебе. Но ты сама виновата: слишком много привезла новостей. Пойдем осматривать окрестности?

Они бродили по берегу моря, потом поднялись на высокую сопку и там мечтали о будущем. Время от времени их ненадолго накрывали проплывающие облака.

— Знаешь, Ваня, я решила заниматься с чукотскими детьми.

— Очень хорошо, Динушка.

— Я и буквари привезла.

— Но тебе вначале придется самой изучить чукотский язык.

— А ведь верно. Я как-то не подумала об этом.

— Возьми в переводчики Элетегина. Он будет учить тебя чукотскому, а ты научи его читать и писать.

— Как здесь хорошо, Ваня! Смотри, какое облако наплывает на нас.

Через секунду облако начало белыми струями обтекать их и вскоре совсем окутало, скрыло друг от друга.

— Ищи меня! — игриво крикнула Дина.

Иван Лукьянович бросился на ее голос, но жены там не оказалось. Он остановился.

— Дина, ты где?

— Ку-ку…

Он снова метнулся на зов, но и там ее не нашел.

— Ван-Лукьян, — совсем в другой стороне послышался ее игриво-воркующий голос.

— Ну, разбойница, погоди! — и, выставив вперед руки, Кочнев опять побежал. Но когда облако проплыло, он увидел, что бежит вовсе не туда, куда устремилась жена.

— Догоняй! — задорно крикнула Дина и что есть мочи помчалась дальше.

Где бродил и что делал эти годы Тымкар, неизвестно. Только в береговых поселениях его никто не встречал. Да едва ли и думал кто-нибудь о его исчезновении. Из родного селения его изгнал шаман как убийцу, родных не осталось, старик Вакатхыргин после единоборства с белым медведем занемог. Эмкуль вышла замуж. Тэнэт ждала от Ройса ребенка, Богораз был давно в Петербурге.

Нашел ли Тымкар кочевье Омрыквута, удалось ли ему увидеть свою Кайпэ, этого тоже никто не знал.

Но вот как-то в один из осенних вечеров он появился на мысе Восточном, в эскимосском селении Наукан.

В это время там гостили родственники науканцев с островов и американского побережья. Они приплывали сюда каждый год.

Среди эскимосов у Тымкар а знакомых не было. В давние времена между чукчами и эскимосами случались нелады, и с тех пор они сторонились друг друга, хотя явно и не враждовали. При нужде они оказывали друг другу услуги, но какая-то скрытая неприязнь сохранилась. Однако, как и всякого путника, Тымкара приветствовали, приглашали в жилища. Его накормили, расспросили о новостях, постлали шкуру для сна. Впрочем, кое-что из истории Тымкара было науканцам известно: ведь Уэном не так уже далек от Восточного мыса.

Рано утром Тымкар проснулся от суеты в пологе. Хозяева куда-то торопились. «Куда вы?» — спросил он их (эскимосы знают чукотский язык). Они шли провожать островных и запроливных родственников и знакомых. Погода обещала быть хорошей, а осенью с морем шутки плохи.

Тымкар тоже спустился на берег.

Более десятка больших кожаных байдар стояло в ряд на крупной гальке у воды. Шесть других загружались на плаву. Около них суетилась пестрая толпа гостей и хозяев. Подходили все новые и новые группы людей. Всюду смех, шутки, крики, возня. Гости спешили отплыть с попутным ветром. Матери вели или несли за спинами детей. Мужчины укладывали снасти, на ходу переговаривались, пинали снующих под ногами собак. Те повизгивали, но с берега не уходили.

Тымкар остановился в стороне. Он смотрел то на эту пеструю толпу, то на крутой склон, по которому бегом спускались эскимосы.

В проливе виднелся остров, за ним — слабые очертания американского побережья.

Никто не обращал на Тымкара внимания: все были заняты — одни отплывали, другие провожали. Поручения, взаимные просьбы, подарки, советы, прощания поглотили внимание этой шумной толпы. И хотя байдары еще спокойно покачивались на привязи, все спешили и нетерпеливо поглядывали вверх на крутой, почти обрывистый склон. Кого-то ждали: видно, кто-то опаздывал, задерживал остальных. Наконец двое мальчишек наперегонки побежали вверх, к землянкам.

Вскоре на кромке спуска к морю они появились вновь, за ними — женщина, ведущая за руку мальчика.

Спуск был крутой. Зигзагообразными тропинками, среди высокой полыни, все четверо медленно шли вниз.

Тымкар курил. Струйки сизого дыма тянулись к морю, к байдарам. Там уже подняли мачты, усаживались отплывающие. Шум усилился. Теперь провожающие старались перекричать друг друга.

На душе у Тымкара было тоскливо. И чем больше радости видел он на лицах этих возбужденных людей, тем угрюмее становился его взор. Куда идти ему, что делать? Он устал от скитаний. Его влечет к себе родное море, охота среди льдов; ему хочется так много, много нарисовать на моржовых клыках! Но у него нет даже яранги. Какой же он человек! Он достоин сожаления. «Только тело имеющий», — говорят о таких людях богатые оленеводы. Тымкару вспомнился Омрыквут, его слова: «Жалкий ты бедняк, «зря ходящий по земле человек»…