Николай Максимов - Поиски счастья

— Шхуна снимается с якоря! — донес впередсмотрящий.

Но кто же этого не видел и сам… На палубе и мостике было тягостное молчание. «Шилка» по-прежнему шла полным вперед.

Молодой штурман то смотрел в дальномер, то что-то вычислял в записной книжке.

— Господин капитан второго ранга! Разрешите? — он вдруг подскочил к командиру корабля.

— Слушаю вас, — усталым голосом отозвался тот.

— Скорость купца меньше нашей. Тридцать миль — и он будет настигнут!

Лишь на мгновение загорелись глаза командира. Но уже в следующий момент он мрачно сказал:

— Вы забываете, что, следуя этим курсом, уже через двадцать миль мы оказались бы в чужих территориальных водах…

Сконфуженный своей недальновидностью, молодой штурман молча взял под козырек и отошел.

Шхуна удирала к мысу принца Уэльского.

…Начальнику края быстро надоели и работы Богораза и другие книги. Он снова взялся за свои очерки.

«…Горная промышленность является одним из серьезных факторов для развития жизни вообще в Приамурском крае, — писал он. — В этих видах казалось бы целесообразным облегчить иностранным капиталам доступ к занятию горным и золотым промыслом в областях Дальнего Востока».

Очерки Унтербергера были уже готовы, и сейчас он лишь дополнял их отдельными замечаниями. Просматривая выводы, Унтербергер добавлял: «Применение каторжного труда на дорогах дало столь хорошие результаты, что размеры его предполагалось значительно увеличить. Это облегчает задачи тюремных ведомств в приискании полезной работы для заключенных и в разрежении переполненных тюрем».

«Шилка» остановилась у берега острова, и генерал прервал свои размышления о судьбах края.

Окруженный офицерами и гардемаринами, в форменной фуражке, с орденами на светлом кителе, начальник края сошел на берег.

Туземцы с любопытством рассматривали и его, и всех таньгов с блестящими полосками на плечах.

Тагьек, Тымкар и многие другие островитяне умели говорить по-русски; это облегчало общение, так как чукотского или эскимосского языка никто из команды не знал.

Губернатор пожелал осмотреть жилища.

Эскимосы настороженно шли сзади.

Уже в наружной части землянки Емрытагина, стоявшей в стороне от других, генерал задал недоуменный вопрос:

— Позвольте, а где же печи? Ведь здесь должны быть сильные холода.

Старший офицер разъяснил, что эскимосы, как и чукчи, отапливают и освещают свои жилища жирниками. И он указал на каменную плошку с фитилем, стоящую на низкой подставке прямо на полу спального помещения.

— Я готов вам поверить, молодой человек, но где они выпекают хлеб?

Наступило замешательство. Сказать прямо, что хлеба они не выпекают, было неловко; но губернатор ждал, повернувшись к старшему офицеру, — кстати, вовсе уже не молодому человеку…

— Хлеб, ваше высокопревосходительство, — запинаясь, начал было тот, — они…

Он не успел договорить, как генерал уже перебил его, нахмурив седые брови:

— Как? Вы полагаете, что они не знают хлеба? А вот сейчас мы это выясним. Потрудитесь приказать, чтобы съездили. Пусть-ка привезут! Пусть-ка… — и он направился к выходу.

Тымкар решил пожаловаться русскому начальнику на чернобородого янки, который разрушил землянку Емрытагина. Но Унтербергер либо не понял его, либо просто не был настроен принимать жалобы. Он ответил:

— Государь император о вас печется, как и об остальных своих подданных. В Славянске находится уездный начальник барон Клейст, к нему вы и должны обращаться со всеми своими нуждами.

Командир «Шилки», остававшийся на борту, посчитал, что губернатор решил преподнести туземцам подарки, и отправил на берег целую шлюпку угощений.

Когда матросы перетащили все это к одной из землянок, где задержалась генеральская свита, эскимосы насторожились еще больше. Им вспомнился рассказ Тымкара, как чернобородый угощал чукчей, а потом увез его за пролив. Морякам едва удалось убедить островитян, что это просто подарок. Мало-помалу эскимосы один за другим, все, кроме Тымкара, начали пробовать угощение. Хлеб они ели, как лакомство, переговариваясь и улыбаясь.

Старый генерал сиял:

— А вы, молодой человек, говорите мне, что они не знают хлеба, — заметил он старшему офицеру. — Полюбуйтесь, как они его уплетают!

Старший офицер дипломатично смолчал: речь-то шла о выпечке хлеба… Он всматривался в «Шилку». Там, казалось ему, что-то происходило. По палубе бегали люди, судно разворачивалось, и вдруг он увидел поднятый сигнал:

«Застопорить машину. Лечь в дрейф!»

Гардемарины тоже заметили сигнал; он быстро сменился другим: «Предупреждаю, открою огонь!»

«Шилка» полным ходом шла вдоль берега.

— Ваше высокопревосходительство! — взволнованно обратился старший офицер. — «Шилка» заметила какое-то судно и приказывает ему остановиться.

— Что? Где судно? Задержать! — Генерал быстрыми шагами направился к берегу.

Все последовали за ним. Только эскимосы в нерешительности остались на месте: они видели — происходит что-то странное, и не знали, что же делать им.

Вдруг на палубе «Шилки» блеснуло пламя и раздался предупредительный пушечный выстрел.

Островитяне в ужасе попадали на землю: им хорошо был памятен визит чернобородого… Но на них никто не обратил внимания.

«Шилка» преследовала какую-то шхуну. Командир твердо решил силой задержать ее: в конце концов пираты не заслуживают иного обращения.

После второго выстрела с русского корабля — снаряд едва не угодил в руль — «Китти» остановилась.

«Следовать за мной!» — подняла сигнал «Шилка» и, приблизившись, навела на шхуну бортовые орудия.

Никаких сигналов больше не видел Билл Бизнер — капитан «Китти». В отчаянии он метался по мостику. «Какое невезенье! Напороться вплотную…» Он бросился к вахтенному и рукояткой пистолета ударил его по лицу. Тот повалился на леера.

— Ага, попалась, голубушка! — генерал потирал руки (теперь будет о чем доложить сенату!). — Шлюпку! — скомандовал он.

Поднявшись на палубу своего корабля, губернатор ласково сказал командиру, пожимая ему руку:

— Благодарю вас, капитан. Вы оправдали мои ожидания.

На борт «Китти» уже поднялись русские офицеры и матросы. Комендоры «Шилки» продолжали стоять у орудий.

Как выяснилось, «Китти» возвращалась в Сан-Франциско, но по пути решила заглянуть на острова. Она шла вдоль берега, с юга огибая остров, и наткнулась на «Шилку», выйдя из-за последнего мыса. Ее трюмы были наполнены тюками с пушниной, бочками спирта, товарами, продовольствием.

В одном из трюмов матросы с «Шилки» обнаружили шестерых чукчей в наручниках. Заканчивая торговый рейс у берегов Азии, Бизнер теперь накапливал «живой товар» для аргентинских плантаторов. Среди узников оказался и Пеляйме: заметив его в море на промысле, капитан «Китти» подошел вплотную к байдаре и пригласил охотника подняться на борт, продать добытую им нерпу. Дальнейшее уже не требовало особых усилий. Пеляйме оказался в трюме, а его байдара была потоплена. Так же попали в плен к работорговцам и остальные пятеро — целая охотничья артель. Родные считали их погибшими в море, а они, беспомощные, обреченные на быструю смерть в жарких широтах, ничего еще не понимая, куда-то плыли с металлическими браслетами на руках…