Жюль Верн - Агентство «Томпсон и К°»

— Не произносите этого слова,— перебила его Элис.— Нет, ничего не замечала. А если бы заметила, то неужели у меня хватило бы безрассудства отправиться в путешествие вместе с вами?

— Вы ко мне жестоки,— сказал Джек.— Чем я вызвал такое отношение? Если мое предложение для вас неожиданно, то возьмите время на размышление, испытайте меня, но не лишайте же надежды.

Элис Линдсей посмотрела деверю в глаза.

— У вас нет никакой надежды,— сказала она твердо.

Джек закрыл лицо руками, выражая глубокую скорбь. Элис была тронута.

— Джек,— сказала она мягко.— Здесь какое-то недоразумение. Может быть, вы невольно себя обманываете. Может быть, причина этого заблуждения в том положении, в каком оказался каждый из нас.

— Что вы хотите сказать? — поднял голову Джек.

— Я была женой вашего брата недолго…— продолжала Элис, осторожно выбирая слова,— и, наверное, вы не можете согласиться с тем, что его состояние перешло ко мне. Если вы считаете себя обиженным, обойденным…

Джек сделал протестующий жест.

— Я понимаю, насколько это деликатное дело. Я стараюсь не произносить слов, которые могли бы вас оскорбить. Простите, если это не получается. Вы находитесь в стесненных обстоятельствах. Естественно, вы подумали о женитьбе, она поправила бы дела и устранила то, что, по-вашему, несправедливо. Под влиянием таких соображений вы приняли за любовь обычную родственную привязанность.

— Продолжайте,— сухо сказал Джек.

— Если это правда, Джек, все можно уладить. Я имею счастье быть богатой, очень богатой… Не могу ли я оказать вам родственную помощь? Не могу ли я помочь… вам в жизни… короче, предложить приданое, что позволило бы вам найти женщину, питающую к вам более сильные чувства, чем ваша невестка?

— Вы бросаете мне кость как собаке,— проворчал Джек, опустив глаза.

— Что вы говорите? — вскричала Элис.— Значит, я не нашла нужных слов. Вы не можете себе представить, как я этим огорчена…

Элис не смогла закончить фразы. Внезапно отшвырнув кресло, Джек встал.

— Довольно притворства,— сказал он жестко, с недобрым блеском в глазах.— Зачем так обставлять отказ. Вы меня отвергаете. Хватит, не будем больше об этом говорить.

Элис, расстроенная этой сценой и ее бурным завершением, уединилась в каюте, Джек удалился, дрожа от гнева. Мало-помалу гнев его остыл, и он с холодной головой стал анализировать то, что произошло.

«Следует ли отказываться от вожделенного наследства? Никогда,— твердо решил он.— Значит, надо получить деньги другим способом, если Элис не хочет стать моей женой».

Элис не появилась к обеду. Сестра постучалась в ее дверь, но Элис хотела побыть в одиночестве.

Она вышла из каюты только на следующий день. Деверь и невестка вели себя так, будто между ними ничего не произошло. Каждый оставался верен своему решению и прятал его в глубине души.

Двадцать седьмого мая море успокоилось, и количество пассажиров на палубе увеличилось. Отсутствовали только братья да Вега и семья Блокхедов.

В то время как жизнь на борту входила в обычный ритм, капитан, напротив, все больше отдавался беспокойным мыслям. Озадаченный, он ходил по мостику, потирая нос и бросая косые взгляды на ту самую точку, которую сэр Гамильтон принял за возвышенность Сан-Мигеля.

Утро двадцать восьмого мая началось для него как всегда. Поднявшись на палубу, он навел подзорную трубу на объект, занимавший его мысли.

— Черт возьми,— проворчал он, обращаясь к Артимону,— мы попали в дьявольскую историю, а, сэр?

У него уже давно не было сомнений на этот счет. «Симью» теперь следовал к Мадейре не обычным курсом. Предполагалось в соответствии с программой сначала обогнуть остров Порту-Санту. Эта дорога не совпадает с прямым путем, соединяющим столицу Сан-Мигеля с Мадейрой. Однако неизвестный корабль шел не этой короткой прямой дорогой, а все время держался на расстоянии четырех миль от «Симью». Было очевидно, что он преследует путешественников.

То, что интервал между кораблями не уменьшался, в какой-то мере успокаивало капитана. По крайней мере, Пип не проигрывал в скорости. Да и что в этом удивительного? Ведь португальский корабль загрузил тот же уголь, что и «Симью».

Но капитан знал, что погоня не будет вечной. «Симью» в конце концов прибудет в Мадейру, а там — португальская власть.

Капитан постоянно возвращался к этим соображениям, не предпринимая, однако, никаких действий. Если бы он был единственным хозяином корабля, то ни за что не сдался бы преследователям. Он на всех парах устремился бы вперед, выжимая из горючего все возможное. Посмотрели бы тогда, у кого больше пороха! Но, к сожалению, он хозяин лишь наполовину и при условии, что приведет «Симью» на этот проклятый рейд Фуншала, столицу Мадейры. Все это выводило его из себя!

Когда двадцать восьмого мая на горизонте показалась вершина Порту-Санту, капитан понял, что нужно принимать решение. Он сообщил свои соображения Томпсону.

К его удивлению, Томпсон принял сообщение совсем не так, как тот ожидал.

— Вы считаете, капитан, что это португальский корабль?

— Думаю, что да, сэр.

— И что он нас преследует?

— Боюсь, что да, сэр.

— В таком случае, капитан, нам остается делать только одно.

— Что же, сэр?

— Остановиться.

— Остановиться?

— Ну да, капитан, остановиться.

Капитан, казалось, был весьма озадачен.

— Аминь, сэр,— произнес он энергично, без всякого на этот раз упоминания о всех святых.

Он героически выполнил приказ. Двигатель остановился. Расстояние между «Симью» и преследующим кораблем стало постепенно уменьшаться. Это был португальский военный корабль. Через двадцать минут только одна миля отделяла его от «Симью».

Томпсон спустил на воду шлюпку и помог сесть в нее нескольким полицейским. Капитан Пип все еще не мог опомниться. Похоже, отдают заложников? Однако лейтенант и шесть его подчиненных оставались на борту. Удивление капитана достигло предела, когда он увидел, что те тоже направляются к шлюпкам, волоча большие тяжелые тюки.

В этих тюках находились благородный дон Игину Родригиш да Вега и его братья. Еще не оправившиеся от морской болезни, они не оказывали сопротивления. Капитан видел, как их, бесчувственных и неподвижных, перенесли через релинги.

— Ну и ну,— удивлялся капитан, не находя всему этому никаких объяснений.

Сэр Гамильтон был поражен еще больше капитана. Возмущенный таким обращением с джентльменами, он, однако, предусмотрительно не стал выражать свои обычные протесты. Он ограничился тем, что попросил объяснений у матроса, оказавшегося рядом.