Жюль Верн - Агентство «Томпсон и К°»

«Грамон»?…— удивилась Элис по другую сторону камня.

Робер молча принял предложение.

— Ну что,— продолжал Роже,— надолго мы здесь останемся?

— Не мне следует задавать этот вопрос,— ответил Робер, пытаясь улыбнуться.

— А я другого мнения,— ответил Роже,— ведь если задержка на этом зеленомысском острове никого особенно не радует — Боже мой, ну и имечко,— то для миссис Линдсей и для вас она должна быть особенно тягостной.

— Это почему? — спросил Робер.

— Как, разве то, в чем вы открылись мне на Канарском побережье, неправда?

— Нет, все правда,— ответил Робер.— Но я не понимаю…

— В таком случае все совершенно ясно,— прервал его Роже.— Если вы все еще любите миссис Линдсей… ведь вы любите ее, да?

— Конечно! — вздохнул Робер.

— Прекрасно! Продолжаю: если вы любите миссис Линдсей и при этом твердо решили не признаваться ей в этом, то пребывание на африканских скалах не может быть привлекательным ни для нее, ни для вас. Ведь достаточно посмотреть на вас обоих. У вас такой вид, будто вы черта хороните. Вы даже разговариваете друг с другом сквозь зубы. Простите за выражение, оба вы — как те кошки, которые не решаются достать из огня каштаны, когда они уже испеклись. Как вы, сударь, не замечаете того, что видят все, а именно: миссис Линдсей смертельно скучает и горячие сердечные признания были бы очень кстати.

— Дорогой мой де Сорг,— сказал Робер взволнованно,— как вы можете шутить над этим. Вы-то знаете мои мысли, вы в курсе моего положения и должны понять, почему я так щепетилен… [136] [136] Щепетильность — строгая, до мелочей последовательность и принципиальность в отношениях с кем-либо или по отношению к чему-либо.

— Ладно, ладно! — прервал его Роже.— Все равно смотреть, как вы без надобности мучаете себя, невыносимо, тогда как, в сущности, все очень просто, знаете ли!

— Так что же я должен, по-вашему, делать? — спросил Робер.

— Боже мой! Я не могу давать вам советы, мой дорогой. В подобных случаях каждый действует соответственно своему темпераменту. Почему бы вам не быть самим собой, то есть веселым, любезным, любящим? Все остальное получится само собой. Посмотрите на нас с Долли. Мы похожи на влюбленных из мелодрамы?

— Легко вам говорить,— заметил Робер с горечью.

— Хорошо! — согласился Роже.— Тогда действуйте решительно. Сжигайте корабли. Как только мы вернемся, идите к миссис Линдсей, как идут на штурм крепости, и скажите ей обо всем без фиоритур [137] [137] Фиоритура — в вокальной музыке — украшение мелодии звуками краткой длительности, трелями и так далее. . Не умрете же вы от этого, черт побери! Увидите, что она скажет вам в ответ.

— Ответ, каким бы он ни был, меня бы не испугал, если бы я считал себя вправе заговорить с ней об этом.

— Но почему? Все из-за какой-то ерунды, вашего состояния? Но ведь вы можете предложить ей взамен нечто не менее ценное! Сейчас вы под другим именем, но вы снова станете маркизом де Грамоном, когда захотите. А маркизы пока еще на улице не валяются, насколько мне известно.

Робер взял за руку своего соотечественника и проговорил:

— Все, что вы сказали, дорогой мой де Сорг, подтверждает, что вы верный друг. Но поверьте, лучше эту тему не обсуждать. Я слышал, что сделка, о которой вы говорите, считается в обществе вполне допустимой. Тем не менее мне это не подходит, что поделаешь.

— Сделка! Сделка! — проворчал Роже, не собираясь соглашаться.— При чем здесь сделка, если вами движет вовсе не денежный интерес?

— Верно,— ответил Робер,— но миссис Линдсей-то об этом не знает.

— Ну потрудитесь же уверить ее в этом. Что бы ни случилось, все будет лучше, чем так себя изводить, не говоря уже о самой миссис Линдсей.

— Миссис Линдсей? — повторил Робер.— Не понимаю…

— А если и она в вас влюблена? — прервал его Роже.— Вы об этом подумали? Не может же она, в конце концов, заговорить первой.

— Вы приводите этот довод уже второй раз,— грустно заметил Робер.— Следует полагать, что вам он кажется очень важным. Если бы миссис Линдсей любила меня, это бы много изменило, конечно. Но миссис Линдсей не любит меня, а у меня хватает здравого смысла понимать, что она не полюбит меня никогда, тем более что я ничего для этого не предпринимаю.

— Вполне возможно, именно по этой причине…— пробормотал Роже сквозь зубы.

— Что вы сказали?

— Ничего, вернее, я говорю, что ваше ослепление феноменально. Но допустите на мгновение, что миссис Линдсей действительно испытывает к вам чувства. Значит, чтобы в это поверить, вы хотели бы услышать об этом от нее самой?

— Возможно, что и этого будет недостаточно,— ответил Робер.

— Ну и ну! — изумился Роже.— Даже после этого вы бы продолжали сомневаться?

— Нет, я бы не смог не поверить, но слова не всегда передают истину. И в глубине души у меня сохранилось бы сомнение. Миссис Линдсей обязана мне жизнью, а для таких созданий, как она, подобные обязательства священны. Я бы стал думать, что это не любовь, а просто деликатное выражение признательности.

— Неисправимый глупец! — воскликнул Роже, глядя на своего друга круглыми от удивления глазами.— Сознаюсь, я бы не смог так долго перечить своему счастью. Чтобы снять замки с вашего языка и заставить вас заговорить, нужно ждать конца путешествия. Может быть, страх навсегда потерять миссис Линдсей победит вашу гордыню.

— Не думаю,— сказал Робер.

— Посмотрим,— завершил разговор Роже поднимаясь.— А пока я заявляю, больше так продолжаться не может. Я пойду сейчас к капитану Пипу и обещаю, что мы с ним изобретем какой-нибудь способ потихоньку уехать. Какого черта! На рейде ведь стоят корабли!

Оба француза пошли в :сторону города, Элис проводила их взглядом. Следы меланхолии [138] [138] Меланхолия — уныние, тоска, грустное настроение. исчезли с ее лица. Она знала правду, и эта правда ей нравилась. Больше нельзя было сомневаться, ее любят, любят любовью, какую только женщина может себе пожелать, любят ее самое. И ни одно постороннее соображение не примешивается к этому искреннему чувству.

Ее обрадовало и то, что теперь устраняется еще одна помеха в ее отношениях с Робером. Конечно, ее влекло к Роберу Моргану и до того, как ей случайно открылись обстоятельства его благородного происхождения. Она всегда была уверена, что Робер скрывает какую-то тайну, вроде только что открывшейся ей не совсем обычным образом. Тем не менее предрассудки в обществе имеют такую силу, что сердечная склонность, которой она не могла противостоять, до сих пор доставляла ей больше грусти, чем радости. Любить переводчика, будь он сто раз профессор, казалось богатой американке совсем не простым делом. С тех пор, как они покинули Мадейру, ее аристократическая гордость постоянно боролась с чувством, и из-за этой постоянной внутренней борьбы Элис, все время была не в своей тарелке.