Жюль Верн - Дунайский лоцман

— Но надо уметь удить, — поучительно заметил президент Миклеско, — а это привилегия честных людей.

Такой вывод, быть может, несколько натянутый, польщенные рыболовы встретили овацией. Михаил Михайлович с замечательным тактом воспользовался всеобщим энтузиазмом.

— За здоровье президента! — вскричал он, поднимая стакан.

— За здоровье президента! — повторили собутыльники.

— За здоровье президента! — повторил один из посетителей, он одиноко сидел за столом и в течение некоторого времени с живым интересом внимал разговору.

Господин Миклеско, тронутый любезностью незнакомца, из благодарности поднял в его честь бокал.

Одинокий посетитель, посчитав, без сомнения, что этим вежливым поступком отчужденность сломана, решил, с позволения почтенного собрания, выразить и свое мнение.

— Хорошо сказано, господин президент, честное слово! — заметил он. — Да, конечно, уженье — занятие порядочных людей.

— Мы имеем честь говорить с коллегой? — спросил господин Миклеско.

— О! Всего лишь любитель, который восхищается блестящими подвигами, но не имеет дерзости им подражать, — скромно ответил незнакомец.

— Тем хуже, господин…

— Иегер.

— Тем хуже, господин Иегер, так как я, к сожалению, должен заключить, что мы никогда не будем иметь чести видеть вас среди членов «Дунайской лиги».

— Кто знает? — возразил господин Иегер. — Может быть, и я когда-нибудь решусь протянуть руку к пирогу… к удочке, хотел я сказать, и в этот день я, конечно, стану вашим, если только сумею удовлетворить условиям, необходимым для вступления в ваше почтенное Общество.

— Не сомневайтесь в этом, — горячо заверил господин Миклеско, воодушевленный надеждой завербовать нового приверженца. — Эти условия очень просты, и их всего четыре. Первое — платить незначительный ежегодный взнос. Это — главное.

— Разумеется, — смеясь подтвердил господин Иегер.

— Второе — это любить уженье. Третье — быть приятным компаньоном, и мне кажется, что это третье условие уже выполнено.

— Очень любезно с вашей стороны! — заметил господин Иегер.

— Что же касается четвертого, то оно состоит в том, чтобы внести свою фамилию и адрес в список Общества. Имя ваше известно, и когда я буду иметь ваш адрес…

— Вена, Лейпцигерштрассе, номер сорок три.

— …вы будете полноправным членом Лиги за двадцать крон [9] [9] Крона — золотая монета в Германии с 1875 года. в год.

Оба собеседника рассмеялись от чистого сердца.

— И больше никаких формальностей? — спросил господин Иегер.

— Никаких.

— И не надо удостоверения личности?

— Ну, господин Иегер, — возразил президент, — рыба на крючке не спросит у вас документ…

— Это верно. — Господин Иегер улыбнулся. — Но ведь все должны знать друг друга в «Дунайской лиге».

— Как раз наоборот, — заверил господин Миклеско. — Вы только подумайте! Некоторые из наших товарищей живут здесь, в Зигмарингене, а другие на берегу Черного моря. Не так-то легко поддерживать добрососедские отношения.

— В самом деле!

— Так, например, нашего поразительного лауреата последнего конкурса…

— Илиа Бруша?

— Его самого. И что же? Его никто не знает.

— Невозможно!

— Но это так, — уверил господин Миклеско. — Ведь он всего две недели назад вступил в Лигу. Совершенно для всех Илиа Бруш удивительное… — что я говорю! — поразительное явление.

— Это то, что на скачках называют «темная лошадка»?

— Именно.

— А из какой страны эта темная лошадка?

— Он мадьяр.

— Так же, как и вы. Ведь вы относитесь к этой весьма уважаемой нации, господин президент?

— Да, господин Иегер, я и все мои предки родом из Будапешта.

— А Илиа Бруш?

— Из Сальки.

— Где же эта Салька?

— Это местечко, маленький городок, если угодно, на правом берегу Ипеля, реки, что впадает в Дунай на несколько лье [10] [10] Лье — устаревшая французская мера длины, равна 4445 м. выше Будапешта.

— Значит, с ним, по крайней мере, господин Миклеско, вы можете считаться соседями, — смеясь заметил Иегер.

— Не раньше, чем через два или три месяца, — таким же тоном возразил президент «Дунайской лиги». — Столько времени ему понадобится для путешествия…

— Если только оно состоится! — ядовито молвил веселый серб, бесцеремонно вмешиваясь в разговор.

Другие рыболовы придвинулись к ним. Иегер и Миклеско оказались в центре маленькой группы.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил господин Миклеско. — У вас блестящее воображение, Михаил Михайлович!

— Простая шутка, господин президент, — ответил спрошенный. — Впрочем, если Илиа Бруш, по-вашему, ни полицейский, ни преступник, почему он не может посмеяться над нами и оказаться просто хвастуном?

Господин Миклеско стал серьезным.

— У вас недоброжелательный характер, Михаил Михайлович, — возразил он. — Когда-нибудь он сыграет с вами скверную шутку. Илиа Бруш производит на меня впечатление человека честного и положительного. Кроме того, он член «Дунайской лиги». Этим все сказано.

— Браво! — закричали со всех сторон.

Михаил Михайлович, казалось, совсем не сконфуженный уроком, с замечательным присутствием духа воспользовался новым предлогом.

— В таком случае, — сказал он, — поднимаю тост за здоровье Илиа Бруша!

— За здоровье Илиа Бруша! — хором ответили присутствующие, не исключая господина Иегера, который добросовестно осушил стакан.

Последняя выходка Михаила Михайловича была, впрочем, не менее лишена здравого смысла, чем его предыдущие.

Эффектно объявив о своем проекте, Илиа Бруш больше не показывался. Никто ничего о нем не слышал. Не было ли странно, что он держался где-то в стороне, и возникало вполне законное предположение, что он хотел одурачить своих чересчур легковерных товарищей. Как бы то ни было, ожидать приходилось недолго: через тридцать шесть часов все станет ясным.

Тем, кто всерьез интересовался проектом, требовалось только подняться на несколько лье вдоль реки выше Зигмарингена. Там полагалось сейчас находиться Илиа Брушу, если он в самом деле серьезный и надежный человек, как утверждал президент Миклеско.

Но здесь могла возникнуть трудность. Было ли установлено местонахождение истока великой реки? В точности ли указывали его карты? Существовала ли полная уверенность в этом вопросе, и, когда попытаются встретить Илиа Бруша в одном пункте, не окажется ли он в другом?

Конечно, нет сомнений в том, что Дунай, Истр древних, берет начало в великом герцогстве Баденском. Географы даже утверждают, что это — на шести градусах десяти минутах восточной долготы и сорока семи градусах сорока восьми минутах северной широты. Но и такое определение — допустим, что оно справедливо, — доведено только до дуговой минуты, а не до секунды, и это может вызвать широкие разногласия. Ведь речь шла о том, чтобы забросить удочку точно там, где первая капля дунайской воды начинает, скатываться к Черному морю.