Галина Шевцова - Япония. В краю маяков и храмов

Вдалеке на берег выползла компания ханабистов — запускателей фейерверков. Они стали в круг и по очереди пуляют в небо разнообразные ракетницы. Прекрасно — теперь самим можно не раскошеливаться на покупку ханаби! Вот, кажется, они затеяли что-то особенное. Собрались в круг и колдуют… Кажется — перестарались. От самой земли в небо вырывается ослепительный столб золотых стрел с искрами. В красных пожарных отблесках видны фигуры ханабистов, радиально драпающих от эпицентра на четвереньках и по-пластунски…

По дороге к юсхостелу я прокрадываюсь в темный ночной храм Тайкодзи. Нигде ни огонька. Старое дерево ночью пахнет сильнее, чем днем, белеют оплывшие свечи и в стеклах фонариков вспыхивают бледные отблески неизвестного происхождения. Говорят, в старых храмах охотнее всего селятся привидения… Я боязливо пробираюсь за подставку от свечек и останавливаюсь на нижних ступенях подъема к алтарю, перед толстым канатом с приветственным гонгом. До часа Быка еще далеко, но все же… Темнота наступает, сжимается и давит на плечи. Безумству храбрых поем мы песню…

Назавтра мы с Машей и Экой встаем в полпятого утра, надеваем шлепанцы, хватаем булки, фотоаппарат и штатив и выкатываемся на храмовые ступени. Проходя в предрассветных сумерках под красным облезлым Моном (храмовые ворота), мы не переставая отпускаем реплики типа: «Во придурки, ты таких видала, в полпятого встать! Точно, маньяки, и не говори, маньяки и есть!» — и отправляемся караулить восход солнца над Повенчанными скалами.

Думаете, там пустынно и одиноко? Ничего подобного, там уже крутилась толпа японцев — все ждали. Солнце вставало в тучу. Была, правда, некоторая надежда, что оно вскоре взойдет выше тучи… Однако солнце пробилось раньше. Неожиданно вылезло в самом центре клубящегося черного пятна: оранжевым неярким пятаком повисло между скалами над кисточковым канатом, мгновенно осветлив и камни, и море, и лысые головы толстых каменных жаб, и довольные физиономии японцев, которые тут же принялись громко пищать и орать от радости. Да и правда было очень здорово, как будто бы ты нырнул в миску оранжевого бесконечного света, на дне которой, в туманном морском молоке, одиноко торчат два соединенных канатом каменных клыка…

Состоялась еще одна поездка в Тоба — прогулка на кораблике с двумя статуями полуголых раскрашенных русалок на верхней палубе и висящим там же здоровенным пластиковым альбатросом. Островки, мелкие темные носатые дельфины выпрыгивают у самых бортов.

Приморский ресторан. Ракушки разные, разные. Брюхоногие и всякие двустворчатые. Оранжевая икра морских ежей очень пахнет йодом. В подвале — мороженое из черного кунжута-гома. На вид — темно-серое, в точечку, с чернильным отливом, на вкус — мечта поэта. Точнее — поэта-гастронома.

А вечером в нашей развалюхе начались паучьи страсти. Сначала мы пошли на море и купались в темной воде. Собирались тучи: огромные ветвистые молнии на горизонте раскалывали небо и ударяли в воду. А потом мы вернулись в юсхостел и затрусили по темному коридору вокруг внутреннего дворика к себе в комнату. И тут мне на морду прыгнул паук. Прыгнул, упал на пол и побежал по стене. Посветили фонариком. Паук оказался величиной с кулак, с длинными мясистыми волосатыми ногами. Маша запищала — она боится пауков. Мы с Экой погнались за ним и заперли его в пустой комнате. С тех пор этот угол (как раз около рукомойника) мы называли «угол у паука». Назавтра хозяйка паука выпустила. Прихожу, а там Маша над рукомойником зубы чистит. Флегматично так. А паук (тот самый) в рукомойнике сидит. Я говорю: Маша, так паук же! А она мне устало так и равнодушно: ну паук, а что делать, надо же как-то сосуществовать…

Я заметила — этот регион кишит насекомыми. Есть такая тут бабочка. И даже вовсе не редкая — видим в день десятка полтора представителей. Прозвали мы ее «бабочка-птица». Размером она с мелкого голубя, крылья темно-синие, на задних их концах оранжевые пятна и вытянутые длинные выросты, будто крыло с колючкой. У нас такие бабочки продаются под стеклом в рамочках. Японские бабочки… Такие, наверное, и в джунглях летают. И как летают! Парят, порхают невесомо, как парусники на волнах. Нет веса у них, нет, и все тут!

Но главное в нашем скромном паноптикуме — тараканы. Они не в доме живут, а на морском берегу. Как солнце встает (мы как раз на Повенчанные скалы смотреть идем), так они выползают. Толпами. Размера разного — от малюсеньких до «с пол-огурца». Заполняют собой всю землю и все камни. Как рыжий живой ковер. Впрочем, может, они не тараканы вовсе, а мокрицы какие-нибудь? Очень уж вид у них морской. Но одновременно и тараканистый.

На остров Камидзима мы ехали на катерке. Сразу видно — не прогулочная посудина, для местных: верхней палубы нет, только салон и открытая корма для нужд экипажа. С надписью «Вход воспрещен». Но мы, конечно, вылезли на нее (иностранцы ведь, как известно, по-японски читать не умеют). И нас никто не шуганул — очевидно, решили, что лучше не связываться. С кормы море близко. Брызги и ветер. И круглая прозрачная ракушка-туча прячет солнце. И оно из-под нее просвечивает, как огромная жемчужина.

И мы вышли на деревянный островной причал и побрели куда-то вверх. И никого из туристов, только японцы-рыбаки местные и мы — в широких штанах и кепках. Будто экспедиция какого-нибудь научного общества XIX века…

Издали остров кажется раем — зеленая гора в шкуре леса. Но приедь туда, и ты увидишь старуху, которая тащит в дом за голову дохлого осьминога… Домишки взбираются в гору, тесная улочка — шаг в сторону, и в тебя впиваются колючки непроходимых зарослей, с моря казавшихся идиллической зеленой шалью…

Жара и голубой простор. Стервятник срывается со скалы и буквально лежит на ветре, не взмахивая крыльями… Ниже тебя.

А та кривоногая старуха еще недавно была ныряльщицей ама. Скука, дети разъехались в город из этого застывшего морского ада и приезжают лишь раз в год — на О-Бон — праздник возвращения душ мертвых. Да и то не всегда. И привозят с собой внуков, которых старуха почти не знает. И внуки смотрят на узкую гавань — кувшинное горлышко ворот в мир, под завязку забитое баркасами. А катерок с земли приходит и уходит два раза в сутки. Как это долго — сорок минут до города Тоба, как это много…

И куда ни ткнись, выйдешь к морю, на острые скалы. И потому нельзя войти в зеленые волны, можно лишь броситься в них с кручи. В них и под них — на подводные камни. И застревают в камнях острые раковины жемчужных галиотисов.

А на вершине острова — маяк. И святилище Морского бога. Что еще нужно вершине — луч маяка, и дом бога моря, не отпускающего с острова ни одного из пятисот своих заложников… По крайней мере — в мир живых.