Арон Ральстон - 127 часов. Между молотом и наковальней

От трех до шести утра — самое холодное время ночи. Я беру нож и начинаю снова рубить валун. Хорошо, что я могу работать в любом положении — что стоя, что сидя в обвязке. Мое продвижение внутрь камня незначительно, но все-таки заметно. В половину пятого и в шесть я делаю по глотку. После второго глотка я опять изучаю валун и смотрю, сколько же мне удалось вырубить за пятнадцать часов напряженной утомительной работы. Результат не очень утешителен: по моим прикидкам, для того чтобы выковырять достаточное количество породы и освободить руку, мне предстоит долбить скалу полторы сотни часов кряду. Я обескуражен. Придется срочно придумывать что-то еще.

В восемь утра я слышу шум, идущий сверху вниз по каньону, как будто порыв ветра, повторившийся три раза. Поднимаю глаза и вижу, как большой черный ворон пролетает над моей головой. Он летит вдоль каньона, и с каждым взмахом крыла до меня докатывается эхо. На третьем взмахе ворон издает громкое: «Кар-р-р-р!» — и исчезает в просвете наверху. В глубинах каньона все еще хранится липкий ночной холод, но на северной стене, выше меня на двадцать метров, уже виден солнечный свет. Над головой проплывают изломанные пряди слоистой облачности. Пора выключать фонарик. Я пережил эту ночь.

Около половины десятого утра первый луч солнца, узкий, как клинок кинжала, проникает в мою нору и ложится на дно каньона. Этот луч соблазнительно близок, но все-таки в метре от меня, а я еще не отогрелся от ночного холода и тоскую по малейшему прикосновению солнечного тепла к своей коже. Через пять минут кинжал луча перемещается и оказывается достаточно близко для того, чтобы, шагнув назад, в сторону трещины, из которой вчера вытаскивал ключи, и откинувшись настолько, чтобы не напрягать правую руку, я смог подставить теплу лодыжку и икру левой ноги. В течение десяти минут я стою на месте, вытягивая поочередно то левую, то правую ногу. Эта растяжка похожа на позу йоги, я приветствую новый день. Сколько еще дней я буду встречать солнце этим утренним обрядом, спрашиваю я себя, но гоню эту мысль прочь и просто наслаждаюсь успокоительным ощущением тепла на икрах. Поднимаясь по северной стене, кинжал света проходит, меняя форму, по бугристому песчанику, пока не поднимается настолько, что мне уже не достать его ногой. Пучок света проходит еще метр, затем его пресекает каменная пробка, и я понимаю, что это единственное открытое солнце, которое достанется мне за весь день.

Солнечные лучи поднимают мне настроение, на какое-то время я чувствую прилив сил. Пользуясь этим, беру нож и начинаю очередной двухчасовой цикл долбежки. Мысленно прикидывая, какие шансы, что меня найдут. Сколько времени пройдет, прежде чем начнется поиск? Шансы, увы, невелики со всех точек зрения. С Кристи к Меган мы едва знакомы. Вчера, когда я не пришел к их пикапу, они, должно быть, подумали, что я их надул. Они даже не знают, что у меня за машина, как она выглядит. Даже если бы они подъехали к стоянке в начале каньона Хорсшу, то не смогли бы определить, стоит там мой пикап или нет. Я не говорил Брэду и Лии буду ли я точно на вечеринке Скуби-ду, поэтому они не начнут беспокоиться. Мои соседи могут хватиться меня, но они не знают, куда я поехал. Даже если они забеспокоятся настолько, чтобы поставить в известность полицию Аспена, все равно власти не начнут никаких поисков, пока не пройдут еще сутки, то есть до вечера вторника.

Скорее мой начальник в магазине «Ют маунтинир» позвонит родителям, чтобы выяснить, почему я не вышел на работу. Возможно, что в этот момент они через полицию и банк проследят по платежам кредитной картой мои перемещения до Моаба. Здесь остается только мысленно аплодировать моей везучести — я использовал кредитную карту только на заправочной станции в Гленвуд-Спрингс, в том месте, где шоссе из Аспена пересекается с трассой между штатами. Оттуда я мог поехать хоть на восток, хоть на запад. Прежде чем поехать к Хорсшу, в Моабе я наполнил бак и покупал еду. Но там я платил дебетовой карточкой. Вроде бы… Или нет? Возможно, я использовал кредитную карту, но теперь уже не могу вспомнить подробностей. Остается только надеяться, что проверка платежей по дебетовым картам тоже является частью поиска пропавшего без вести.

Если полиция уведомит службу национальных парков и поиск объявят в среду, сначала они сосредоточатся на окрестностях Моаба и вряд ли сразу отыщут мой автомобиль. Согласно информационному стенду, установленному на подходе к Хорсшу, рейнджеры в выходные дни водят группы по каньону, к пиктограммам. Поэтому наиболее вероятно, что рейнджеры отыщут мой автомобиль в субботу, когда придут к стоянке у Хорсшу, если к тому времени поиск уже будет объявлен. Большая удача или тщательнейший поиск с опросом населения позволят им найти пикап в первый день поисков — это будет четверг. Потом еще спуск по каньону и поиск меня во всех трещинах каньона Блю-Джон — это пятница.

Только в пятницу, может быть, кто-то просунет голову над этим валуном в трех метрах выше меня.

Только в пятницу.

Но это самое раннее. А если учесть график рейнджеров, то спасатели доберутся до меня только в воскресенье. Воскресенье — это через неделю, считая от сегодняшнего дня. Люди умирают от обезвоживания гораздо раньше, чем через неделю. Это будет большая удача, если я протяну до утра вторника. Никаких шансов дожить до пятницы нет. Никаких.

А к воскресенью я уже буду мумией.

Через год после нападения черного медведя в Гранд-Тетоне я выбрал три альпинистских проекта, которые потребовали бы всего моего внимания и свободного времени. Я решил взойти на все четырнадцатитысячники Колорадо, причем зимой и в одиночку, — никто и никогда не делал этого раньше. Еще я решил взойти на высшие точки всех штатов США.

В конце июня 1997 года я начал работать в «Интеле», и это выглядело сущим пустяком после того, как на меня охотился голодный медведь.

Компенсируя обыденность карьеры проектировщика, я пустился во всевозможные приключения — исследовал общественные земли Аризоны: горы, каньоны, вулканические конусы, метеоритные кратеры, пустыни и леса. Благодаря однокашнику по колледжу я встретил Марка ван Экхута — человека, который стал мне и другом, и наставником. Мы работали в одной и той же чистой зоне [30] Чистая зона — участок производства, где обеспечена повышенная степень чистоты, при входе куда, например, требуется надевать халаты или комбинезоны, обрабатывать себя пылесосом и пр. Термин, принятый в высокотехнологичном производстве. в Южном Финиксе и за обедом планировали будущие прогулки и походы.