Ханс Майбаум - Сирия - перекресток путей народовм

— Вы хотели рассказать мне, как пришли в партию Баас.

— Да, верно, — говорит Ибрагим несколько нерешительно. — Возможно, все было бы иначе, если бы я не встретил Мухаммеда. Он был, как и я, учителем, пламенным патриотом. Когда он рассказывал своим ученикам о великом прошлом арабского народа, то забывал обо всем на свете. Он полностью отдавал себя борьбе. Я восхищался им. Вскоре он взял меня с собой ночью расклеивать призывы на стенах домов. Спустя какое-то время нас схватили полицейские и избили. Он пытался агитировать фараонов и за это был особенно жестоко избит. Потом он взял меня на нелегальную встречу представителей партии Баас. Когда в пятьдесят восьмом году началось восстание, он был одним из его организаторов и погиб, пытаясь гранатой уничтожить пулемет, обстреливавший с фланга наши баррикады.

Ибрагим снова замолкает, зажигая сигарету, и дрожание рук выдает его внутреннее волнение.

— Когда восстание кончилось, я стал членом партии. Я был молод, политически неопытен, полон энтузиазма. Конечно, тогда я еще не сумел понять реакционной сущности тех вождей, которые основали партию в сороковом году и дали ей название Баас, то есть «Партия арабского социалистического возрождения» (ПЛСВ). Слово «баас» означает «возрождение», и оно должно напоминать о славном времени, когда арабский мир считался самым прогрессивным на земле. Я поддерживал ее пламенные призывы осознать прошлое величие нашего народа; я восхищался ее мужественной борьбой против диктатуры Шишекли, против реакционного Багдадского пакта, который хотели нам навязать США, и против «доктрины Эйзенхауэра», а личная скромность членов партии производила на меня впечатление. Возможно, что наше тогдашнее руководство действительно верило в возможность среднего промежуточного пути между социалистическим и капиталистическим.

— А сегодня, — перебиваю я его, — сегодня партия больше не верит в такой третий путь?

Ибрагим медлит, уходит от прямого ответа.

— С тех пор многое изменилось, — говорит он осторожно, — за эти годы нам удалось взять власть в свои руки, и мы смогли давать конкретные практические ответы на многие вопросы, касающиеся развития страны. Скоро обнаружилось, что среднего пути не существует, и это поняло большинство. Стало ясно, кто честно ищет решения в интересах народа, а кто хочет лишь сохранить в завуалированной форме свои прежние привилегии.

— А как, собственно говоря, партия пришла к власти?

— Знаете, ситуация тогда оказалась очень благоприятной. Власть буквально лежала на дороге, и нам нужно было только наклониться, чтобы поднять ее.

Когда Ибрагим встречает мой несколько недоумевающий взгляд, он поясняет:

— Я должен снова возвратиться к вопросу о союзе с Египтом. Насер назначил наместником своего генерала Амера, того самого, который позднее, после израильской агрессии шестьдесят седьмого года и связанным с нею неудачным для нас ходом событий, застрелился. Амер сразу же начал террористический поход против всех прогрессивных сил страны. Военный путч шестьдесят первого года, повлиявший на выход Сирии из состава Объединенной Арабской Республики, разразился как раз в то время, когда Насер издал свои первые декреты о национализации и когда началось развитие, которое вы, — Ибрагим улыбается и не уточняет, кого он имеет в виду под «вы», — называете некапиталистическим развитием. Как раз именно это и явилось поводом для сирийской буржуазии, чтобы наконец выйти из состава ОАР. Буржуазные правительства, сформированные после выхода Сирии из ОАР, — мы называем их «правительствами откола» — стремились ликвидировать все прогрессивные мероприятия, осуществленные в последний период, когда Сирия еще входила в состав ОАР; все трудности легли на плечи простых людей. По стране прокатилась волна забастовок. Бастовали даже учителя. У руководящих деятелей в эти годы не существовало единого мнения о том, как вытащить воз из грязи. Это привело к частой смене правительств. — Ибрагим задумывается и считает на пальцах. — За полтора года у нас сменилось тогда пять правительств. Короче говоря, страна находилась в состоянии дезорганизации, а правительства были недееспособными. В общем, все зависело от армии. А там, как вы знаете, у нас было много сторонников, честных патриотов, людей из народа, готовых нас поддержать. И тогда достаточно было всего одного соединения зенитной артиллерии, которое овладело всеми важными объектами Дамаска.

— И тут пришло ваше время! — добавил я.

— Тогда мы, молодые баасисты, тоже думали так. Наконец-то мы получили возможность хотя бы в одной арабской стране строить наши судьбы так, как нам этого хотелось. Но, к сожалению, нас ждало жестокое разочарование. Все продолжало оставаться по-прежнему, как будто бы ничего не случилось. Возьмем, например, земельную реформу. В шестьдесят третьем году земли, конфискованной у крупных землевладельцев, было не больше, чем в предыдущем году, когда у власти стояли «правительства откола», а земли, розданной малоземельным крестьянам, было даже на одну треть меньше, чем в шестьдесят втором году; сирийских капиталистов не тронули. Вместо этого правительство преследовало левые силы, например сирийских коммунистов, и, желая заручиться поддержкой буржуазии, делало все, чтобы вытеснить представителей левых из своих рядов. И в этой ситуации мы, молодые члены партии, связанной с народом, почувствовали, что необходимо выбросить из седла оппортунистов и возглавить движение, которое ясно показало бы, что мы — партия народа, партия трудящихся.

— И когда же это произошло?

— Эти события трудно связать с каким-то определенным отрезком времени. Они разворачивались постепенно, шаг за шагом. Не обошлось без провалов и ошибок, как это обычно и бывает в политической борьбе. Так, год шестьдесят пятый был годом больших мероприятий по национализации, которая выбила почву из-под ног сирийской буржуазии. Но при проведении земельной реформы и при индустриализации страны были, как вы знаете, достигнуты значительные успехи. Особенно в последние годы. Несмотря на громадный ущерб, причиненный продолжающейся израильской агрессией, Сирия добилась ощутимого экономического подъема. Мы объединились с другими левыми силами, научились в борьбе с империалистами опираться на народ и на социалистические страны.

Я соображаю, удобно ли задать один весьма щекотливый вопрос. Наконец решаюсь:

— Как вы относитесь к сирийским коммунистам?

Ибрагим отвечает не сразу. Затем он начинает говорить, по слова звучат как-то очень осторожно, и я чувствую, что он в чем-то не уверен. Только я не знаю, объясняется ли эта неуверенность его собственной оценкой событий или обдумыванием, можно ли открыто высказав свое мнение иностранцу.