Джули Пауэлл - Путешествие мясника

Большинство покупателей изучают животных сверху, с мостков, но некоторые предпочитают находиться внизу, среди gauchos и быков. Сантьяго указывает мне на внушительного, красивого старика верхом на прекрасной гнедой лошади; на нем черный берет и шерстяное пончо, на кончике носа сидят очки, а на шее висит мобильный телефон. «Видишь? — спрашивает он шепотом, чтобы не мешать ходу аукциона. — Это закупщик самой крупной в Аргентине сети магазинов. Здесь он вроде как старший. Когда он замечает то, что ему нравится, звонит, и вон тот парень делает за него ставку».

Я не понимаю почти ничего из того, что говорится в ходе аукциона, а потому развлекаюсь тем, что рассматриваю бычков. Все они такие… славные. Очень славные. Они поднимают на нас большие влажные глаза и моргают с очаровательным простодушием. И я уже не в первый раз обещаю себе, что когда-нибудь спасу одну корову: выкуплю и до самой ее смерти буду кормить морковкой, или что они там любят больше всего? Хотя, наверное, в подобной обстановке такая сентиментальность не очень уместна.

К десяти часам аукцион заканчивается.

— Ну вот, теперь очередь боен. Их тут в округе штук тридцать. Работают они до четырех, так что к половине пятого все эти животные будут уже убиты и разрублены на части.

— Ни фига себе, вот это темпы!

Всего за шесть часов десять тысяч животных должны загнать в грузовики, развезти по бойням, забить и разделать. Я за это время, возможно, успела бы срезать мякоть с шести лопаток, да и то потом мне понадобился бы серьезный анальгетик.

Выйдя с рынка, мы пешком идем по району Меркадо. Широкие пыльные улицы, небольшие фабрики, грузовые фуры. Carnicerias с кислыми запахами и затоптанным линолеумом на полу — здесь торгуют дешевым мясом для бедняков. Мимо нас то и дело проезжают самосвалы, с верхом нагруженные белыми вычищенными костями. Солнце наконец-то сумело прогреть воздух. Сантьяго ведет меня в salumeria, коптильню, которая принадлежит его знакомым.

Salumeria производит на меня неизгладимое впечатление. Джош с его любовью к мясу и большим, устрашающего вида механизмам вообще свихнулся бы здесь от восторга. Длинный пустой коридор с массой дверей, за каждой из которых открывается полутемная комната, пропахшая пьянящим ароматом копченого мяса, с высокими шестиметровыми потолками и чем-то вроде строительных лесов, на которых висят тысячи вялящихся колбас. В соседней комнате сверху свисают свиные окорока — здесь готовят прошутто. Мужчины в белой форме с помощью здорового механизма наполняют свиные мочевые пузыри мелко перемолотым фаршем: готовят «болонью». Налюбовавшись на все это, мы заходим в кабинет к владельцу коптильни, который угощает нас восьмью видами колбас: перочинным ножом отрезает от каждой по несколько кусочков и раскладывает их на мятом бумажном пакете.

Когда подходит время ланча, Сантьяго приглашает меня в свое любимое заведение: «Parrilla de tos Corralles». Там шумно и многолюдно. По предложению Сантьяго мы заказываем каждый по порции говяжьих ребрышек, приготовленную на гриле зобную железу, салат из белой фасоли, бутылку вина и два кофе. Все это изумительно вкусно и обходится нам в двадцать семь долларов на двоих. Вино вполне приличное, еда простая и питательная, а вот застольная беседа, к сожалению, идет не слишком оживленно. Языковые трудности. Я опять пытаюсь изображать Американскую Даму, но Сантьяго не реагирует на мое кокетство так, как мне хотелось бы. Может, оно и к лучшему. Когда-нибудь эта Дама доведет меня до беды. Один раз так уже едва не случилось, но, слава богу, она умеет ловко выпутываться из возможных неприятностей.

— Ах, черт! — Американская Дама капризничаете манере Розалинды Рассел.

Толстый, седовласый и добродушный бразильский джентльмен куда пьянее, чем она. Американская Дама без труда может перепить мужчину, который весит в два раза больше нее самой. Он в изнеможении прислоняется к дверям, ведущим в ее прелестную квартирку: бразильцу явно не терпится попасть внутрь, а потом пробраться и в трусики хозяйки. Американская Дама перестает рыться в сумочке и поворачивается к нему с самой пленительной улыбкой:

— Я только что вспомнила, что хотела купить сигареты. Не знаете, где их можно достать ночью? «Мальборо лайтс»?

Она несколько раз беспомощно хлопает ресницами, и, разумеется, джентльмен не в силах устоять.

— Я куплю вам сигареты. «Мальборо», — радостно улыбается он.

— Ох, право, мне так неудобно вас затруднять… Ну хорошо, спасибо. — Американская Дама опять роется в сумочке, вытаскивает кошелек и собирается дать ему несколько песо. — Сколько они здесь стоят?

Джентльмен протестующе вскидывает руки:

— Вы хотите обидеть меня? Я сейчас же вернусь с сигаретами.

— Огромное вам спасибо! — Просияв еще раз, женщина наклоняется, целует его в мохнатую щеку и игриво машет ручкой: — Тогда я не прощаюсь!

Он, спотыкаясь, бредет вниз по ступенькам, а Американская Дама отпирает дверь, заходит в свою уютную студию, валится на одну из двух односпальных кроватей и, к счастью, тут же засыпает. К счастью, потому что, хотя она с удовольствием кокетничала весь вечер с этим человеком, по возрасту годящимся ей в отцы, позволила ему накормить себя хорошим обедом в ресторане, напоить и даже немного полапать, дальше заходить она ни в коем случае не собиралась.

На следующее утро у себя на подоконнике Американская Дама находит пачку «Мальборо лайте» и зажигалку Смущенно улыбаясь, она открывает окно, закуривает и, выдыхая дым на улицу, слушает, как внизу по-испански кричат дети, играющие на школьном дворе.

Но сегодня, судя по всему, Американской Даме не светит даже такое приключение, если только она не попытается взять Сантьяго силой.

Вместо этого мы с ним выпиваем по чашке кофе и отправляемся на предприятие, где происходит обработка туш — последний пункт нашей сегодняшней программы. Там, стоя у холодной кафельной стены, мы наблюдаем за тем, как полдюжины аргентинских мясников разделывают бесконечные ряды говяжьих полутуш.

Работа мясника везде одинаковая. Те же запахи, тот же вид, та же логика и тот же тип мужчин. Конечно, чем-то эти местные ребята отличаются: они работают на большом промышленном предприятии, они быстро двигаются и не останавливаются, чтобы поболтать и пошутить. У них нет на это времени. Но все-таки что-то очень знакомое подмечаю я в тех улыбках, с которыми они иногда оглядываются на меня, не то чтобы радуясь моему присутствию, но добродушно смиряясь с ним, и в том, как двигаются их плечи, когда они разрубают кости. Я узнала бы их где угодно.

Я никогда не видела, чтобы говяжью полутушу разделывали подобным образом: прямо на крюке. К нам в лавку говядина прибывала уже разделенной на восемь основных отрубов, и сейчас эти ребята делают здесь то, что для «Флейшера» всегда делали на бойне. Конечно, Джош с удовольствием занялся бы этим сам: он любит такую брутальную работу, а заодно сэкономил бы деньги, но в его лавке просто не хватает места. Там слишком низкие потолки, которые никогда не выдержат такого веса. Говяжья полутуша может иметь около двух метров в длину. Здесь они висят на скользящих по железной перекладине крюках, достаточно высоко, чтобы мясник мог работать не нагибаясь.