Жан-Пьер Шаброль - Миллионы, миллионы японцев…

Демонстрация фильма начинается, но присутствующие продолжают непринужденно беседовать. На миллиметровой бумаге прыгает желтоватое изображение маленького формата. Мужчина в черных очках, клетчатой рубахе и спортивных штанах старательно связывает замарашку, можно сказать полураздетую, поразительно пассивную, потом стегает ее ремешком и, наконец, прижигает сигаретой… все время одно и то же, и все это затянуто, не имеет конца и просто скучно.

По удовлетворенным взглядам, которые бросает на меня зазывала, я полагаю, что фильм удовлетворял клиентов, побывавших в кухне до меня. Тем не менее я лично не вижу в нем ничего потрясающего. Он только наводит тоску. Я спрашиваю себя, как же он был снят, сколько уплатили палачу в очках, сколько бедной девушке? Какой закон заставил «режиссера» замаскировать мужчину и совершенно не позаботиться о сохранении инкогнито многострадальной девицы?..

Я встаю, не дождавшись конца. Зазывала робко протестует. Киномеханик, зевая, убирает аппаратуру.

Женщина с пышным бюстом — явно банщица — ждет меня перед одной из застекленных дверей. Зазывала объясняет, что перед купанием я должен раздеться Догола, что она меня намылит, потрет и, если я пожелаю, закончит мой туалет особым массажем. Я отказываюсь от купания. Зазывала идет обсудить положение с толстяком, следящим за арестом своего «двойника» в лабиринте доков Иокогамы. По-прежнему впиваясь глазами в экранчик, патрон бросает несколько слов. Мне возвращают мои ботинки. Зазывала бежит за такси.

Мне рассказывали, что Япония объявила проституцию вне закона, чтобы получить место в какой-то международной комиссии. Многие бордели превращены в «турецкие бани». Профессия молодых «массажисток», очевидно, изнурительна. Это не проститутки: они переходят от одного клиента к другому, чтобы их мылить, мыть, тереть соломенным жгутом. В их обязанности, кроме того, входит уборка банного помещения… Постоянно влажный воздух в сочетании со сквозняками вызывает профессиональные заболевания.

Перед тем как я сел в такси, зазывала спросил, правда ли, будто Жан Габен больше не будет сниматься. Я успокоил его на этот счет. Он попрощался, совершенно просветлев.

Суббота, 6 апреля, 11 часов

Гостиная отеля; я ожидаю мадам Мото

Мадам Мото страшно перепугалась, когда я рассказал, что ходил гулять — один, ночью! — по улочкам Асакусы. Сопровождавший нас Мату разделял ее страхи. Оба долго пугали меня ночными налетами, в особенности поножовщиной. Они умоляли меня никогда не отклоняться от главных магистралей, фонарей, толпы… Я не решился сказать им про смелую вылазку — специальную баню в четверг вечером. Пока они советовали мне все время придерживать рукой бумажник, почаще оглядываться, короче, как говорили конквистадоры, «держать ушки на макушке», я снова подумал о замечаниях толстого американца-белоэмигранта, моего спутника по самолету. По мере того как проходят дни, я все чаще спрашиваю себя, где же скрывается Япония нежности, пастельная страна без воров и злобы, о которой мне перед отъездом из Франции прожужжали уши.

(Бой-сан включил телевизор. Экран стал зеленым, сине-зеленым, — быть может, это и есть «цветное телевидение». Молодой японец в клетчатой рубашке бренчит на электрогитаре. Холлы и гостиные отеля с их колоннами, зелеными растениями в горшках, коврами, клубными креслами словно облагорожены в моих глазах тем, что в них бывали Хемингуэй, Сендрарс, Мак-Орлан, Кессель. После них мне не слишком стыдно сибаритствовать здесь, попусту растрачивать прекрасные часы молодости.)

Заметки для сценария

§ Около 22 часов полицейские перегораживают большие магистрали Гиндзы, чтобы ночью на них могли производить дорожные работы. Бульдозеры разогревают моторы, рабочие в американских желтых козырьках, с поясами а ля ковбой — щипцы и отвертка заменяют кольты — при тревожном свете жаровен готовятся к работе. За баррикадами, указывающими на объезд, мелкие чиновники затевают импровизированную игру в бейсбол.

§ Патинко повсюду. Это своего рода магазины с тремя рядами автоматических бильярдов и кассой у входа, где продаются шарики для игры. На кассе — сигареты, конфеты, шоколад, безделушки… Игральные автоматы все одной модели — это вертикальный бильярд с дырками. С помощью ручки на пружине бросаешь шарик — он должен пройти через дырки, обозначенные самой большой цифрой; влиять на его падение невозможно — даже мошенничая, даже толкая плечом застекленный шкаф. Залы с такими автоматами всегда полны, и в самые поздние часы кимоно и кожаные куртки стоят в очереди у кассы, ожидая, когда освободится машина.

§ Телевидение подается крупными дозами, оно повсюду. Мне сказали, что Япония имеет двенадцать программ, из которых две — цветные. Реклама буквально затопила телевидение: объявления о зубной пасте, стиральных порошках, шоколаде, фотоаппаратах, покрышках без стеснения прерывают короткометражки, извлеченные из архивов Голливуда.

§ Красные телефоны: установлены на улицах, примерно через каждые сто метров, на маленьких подставках — перед торговцами зеленью, бакалеей, сигаретами… Иногда два аппарата стоят рядом, и тогда двое прохожих звонят, повернувшись спиной друг к другу и стараясь перекричать шум транспорта.

§ Полицейские, передвигающиеся на мотоциклах, носят кожаные маски, своего рода намордники, большие очки и шлемы. Это облачение лишает их человеческого облика, они кажутся органическим придатком мотоцикла.

§ «Японцы прежде всего каллиграфы», — сказал мне один японский профессор. Человек, начинающий писать ответное письмо, в первых строках поздравляет своего корреспондента с тем, что у того хороший почерк. Время японцев заполнено писанием — ведь у них нет пишущих машинок. В конторах есть только машинки с английским шрифтом.

§ Они также много считают. Не только таксисты, но все торговцы, и не они одни, будь то на фирменном блокноте Лафаржа или на чем другом. На одной улочке Асакусы я видел, как продавец цветов делал подсчеты на тротуаре стебельком цветка, обмакивая его в водосточный желоб.

§ Ребятишки, чиновники, стар и млад, выкроив свободную минутку и найдя хоть кусочек места, играют в бейсбол. Я думал, что увлечение пришло с американской оккупацией, но мне сказали, будто ему свыше шестидесяти лет…

(Огромный детина, американец, без умолку вещает низким и невероятно звучным голосом. У туристок-американок свирепый, хищный вид, они обеспокоены, как бы не упустить того, что положено за их деньги. Молодые европейские красотки высокомерно мерят взглядом с головы до пят японских девушек, обслуживающих бар, так как чувствуют, что уступают им в красоте и свежести. С мужей они глаз не спускают. Когда обе створки дверей открываются одновременно, по гостинице начинает гулять пронизывающий ветер Токио.)