Марек Малятынский - В тени Канченджанги

Наконец я добрался до желоба, от которого вниз к трещинам террасы уходил снежный склон. Внутри (буквально внутри!) желоба Соболь и Весек через каждые несколько метров вбили крючья, к которым намертво привязали верёвочные перила. Я восхищался их идеей покорения барьера сераков, отличной страховкой, а также красотами самой дороги. Сильно согнувшись, я вжимался в желоб так, чтобы не высовываться из него. Я продвигался медленно, подчас на четвереньках, надо мной была жесткая, зеленоватая крыша карниза, а под ногами, на полшага вправо, — пропасть. Внизу сквозь туман я различал террасированные снежные поля, иссеченные темными шрамами расщелин.

Желоб становился все более плоским, выталкивая меня на склон: наконец я снова вынужден был выбраться на снежную крутизну. «Сорвется лавина или нет?» — думал я, неуверенно делая каждый очередной шаг. Но траверс уже заканчивался. Еще несколько метров по отвесной ледяной поверхности, и я на снежном поле, откуда дорога уходила вверх к белым наметенным складкам. Я уже миновал вбитый в снег уголок, которым заканчивались верёвочные перила. Пока еще нужна была крайняя осторожность. Ведь мы шли с легкой страхов кой, а склон оказался таким крутым и бесснежным, что стоило одному из нас поскользнуться — и уже не было бы никаких шансов удержаться на отвесной стене.

Наконец склон стал более отлогим, снег снова сделался глубоким, и мы могли с минуту передохнуть. Ниже из-за снежного края появилась загорелая физиономия Войтека, а вслед за ним — Рубинека.

Только теперь, миновав полосу тени под карнизами барьера, мы почувствовали, как дьявольски жарко. Воздух был неподвижный, теплый, сквозь дымку светило неутомимое солнце. Мы шли медленно, шаг за шагом, как бы окончательно обессилев. Казалось, дышать абсолютно нечем. Местность почти выровнялась, мы чувствовали: неподалеку в тумане уже перевал, но энергии от этого у нас не прибавилось. Может быть, сказывалось воздействие высоты? Но что же будет с нами еще выше?

На перевале мы долгое время молча сидели на снегу. Вокруг сплошная белая вата тумана и неподвижный, отбирающий последние силы зной. Ни малейшего дуновения ветра. Постепенно одышка проходила.

С минуту мы слонялись в поисках подходящего места, а потом, отупев от зноя и усталости, вяло переступали с ноги на ногу по снежной площадке, вытаптывая участок для палаток. Установить их оказалось мукой. У нас начались головные боли, а самые несложные действия требовали немалых усилий. Это не была обычная усталость, когда, хотя и ноют мышцы и силы на исходе, можно взять себя в руки и начать работать. Хотя день выдался и не слишком трудным, мы находились как бы в полубессознательном состоянии и отупении, будто все силы оставили нас.

Палатки были уже поставлены, когда повеял легкий ветерок. Ах, что за благодать! Нам явно недоставало воздуха, и наше состояние — это, пожалуй, результат кислородного голодания. Ветер словно окрылил моих коллег, и они стали готовиться к спуску.

На обратном пути порядком посвежело, пришлось натянуть анораки. Мы уже вышли на траверс под ледовым навесом, когда повалил снег. Затем путь вниз вдоль верёвочных перил, еще короткий спуск — и мы возле палатки.

Рядом с «рондо» стояли Рогаль и Доктор, на рюкзаке неподвижно сидел Петр с кружкой в руке. Он снял шапку, его волосы побелели от снега, но он даже не замечал этого. Кажется, они только что прибыли, их рюкзаки еще не распакованы. Мы стали рассказывать о нашем переходе.

Петр молчал; он и всегда неразговорчив, но если вообще молчит, значит, у него что-то болит или он крайне утомлен. На лицах его спутников тоже отпечаток усталости. Улыбка Анджея, возможно, скрывала беспокойство.

— Мы доставили партию продуктов, немного снаряжения и кислородный баллон, — пояснил Рогаль. — И сразу возвращаемся в «двойку». Нам сегодня порядком досталось. Снег был глубокий, талый, и вдобавок стояла убийственная жара. Не знаю, старик, на пользу ли нам этот однодневный отдых. Мы поднимались медленно, но задыхались. Поэтому, несмотря на протесты Анджея, решили вскипятить чай. Шимек еще в палатке.

— Кашель у тебя не прошел?

— Нет. Пора возвращаться, — сменил он тему разговора, — при таком снегопаде с каждой минутой все опаснее.

— Панове, может, хватит заниматься чаем и разговорами, — нетерпеливо прервал Анджей. — Шимек, выходи из па латки! Или вы собираетесь здесь заночевать? В таком случае я спускаюсь с Мареком Рогальским.

— Ну, друзья, пора! — поднялся Петр.

Они отряхнули рюкзаки от снега, высыпали доставленный груз. Мы сердечно простились, и они медленно растаяли во мгле.

Снегопад усилился. Наши анораки промокли, а рюкзаки, хотя мы прибыли четверть часа назад, присыпало порядочным слоем снега. Мы поспешили укрыться в «рондо».

В этот день мы вышли из лагеря около девяти утра. Рюкзаки наши были набиты продуктами, запасной одеждой, бутановыми горелками, спальными мешками и куртками. Следовало захватить все нужное для устройства нового лагеря на перевале, а кроме того, техническую оснастку: верёвки, крючья, карабины, необходимые для операции на ледяной башне, которая соединяла перевал с верхней террасой.

У палатки мы, как и вчера, связались в две двойки, закрепили кошки и двинулись к стенке. По небу плыли гонимые ветром тяжелые кучевые облака. Неужели снова повалит снег?

Я быстро двинулся в направлении траверса. Слой свежего снега хорошо держал на крутом склоне. Я прошел метров пятнадцать, верёвка натянулась, и снизу до меня донесся голос Весека:

— Марек, можно идти?

— Давай, — крикнул я, — но помни, идем ещё с легкой страховкой!

Верёвочные перила потянулись уже почти горизонтально, только теперь я прикрепил к ним индивидуальный карабин. Одолевая снежный траверс, я хорошо чувствовал то, что называется групповой спайкой. Без лишних окриков и приказаний мы передвигались вдоль перил поодиночке, но в то же время как бы все вместе, связанные одной верёвкой. Еще не видя друг друга, мы интуитивно угадывали, что сейчас делает партнер, как ему помочь, сбавить ли темп или ускорить.

Итак, минут через пятнадцать я добрался до желоба. Туго набитый рюкзак мешал, задевая рамкой станка ледяной навес. Наконец я всунулся глубоко в желоб и, чтобы отцепить карабин от верёвки и присоединить его к следующему отрезку перил, встал на колени, так как верёвка проходила у самых моих подошв. Поднимаясь, я почувствовал сопротивление, а потом услышал треск рвущейся ткани рюкзака.

— Чёрт возьми, ну и невезение!..

Все дно рюкзака сантиметров на пятнадцать было разодрано о зуб кошки. Мое хорошее настроение моментально развеялось.

— Как же это теперь зашить? — Я был в отчаянии.