Игорь Фесуненко - Бразилия и бразильцы

Мы стоим на палубе и взволнованно пытаемся разобраться в сумятице наших первых амазонских впечатлений. Все пытаются говорить одновременно, и никто не обнаруживает желания выслушать своих собеседников. Еще бы! Такое путешествие случается не часто. И каждый из нас хочет немедленно излить свою душу.

— Наконец-то сбылась мечта, которую я лелеяла всю жизнь! — восклицает Флора. — Я — на Амазонке!

— Не торопитесь, сеньора, — возражает Итамар. — До Амазонки еще далековато.

— Но почему? А это что же такое? — дона Флора тычет наманикюренным ноготком в коричневую, мутную, словно кофе с молоком, воду. Итамар объясняет, что это — река Пара, один из рукавов Амазонки, огибающий с юга лежащий в ее устье гигантский остров Маражо. Только завтра к вечеру, когда мы пройдем через проток, соединяющий Пару с Амазонкой, Флора сможет считать свою мечту реализованной.

Фернандо Рихтер уже побывал на Маражо. Он осматривал там известные в Бразилии скотоводческие фермы, размышляя, не купить ли одну из них. Фернандо владеет несколькими тысячами голов крупного рогатого скота в Риу-Гранди-ду-Сул и подумывает о расширении своих деловых интересов. Именно ради этого он и отправился в путешествие по Амазонии.

— Маражо — один из крупнейших островов мира, — говорит он. — На его территории могли бы разместиться такие страны, как Бельгия или Голландия.

Мы узнаем от Фернандо, что еще в XVII веке португальские колонисты завезли на остров несколько коров и быков, а затем начали скрещивать их с импортированными из Индии буйволами. Получилась удивительная порода: буйвол Маражо дает в среднем на шестьдесят процентов больше мяса, чем равная ему по весу обычная корова. Молоко буйволиц — вдвое жирнее, чем коровье, оно гораздо продуктивнее при производстве масла и сыров.

— А какая шкура у буйвола! — восторгается Фернандо. — Она гораздо толще и прочнее, чем у моих быков, и пользуется громадным спросом у промышленников. К тому же буйвол очень неприхотлив. Он питается практически всеми видами трав, которые растут на Маражо, и может довольствоваться даже собственными экскрементами.

Он сообщает нам еще массу столь же интересных сведений, но слушаем мы его с неохотой. В это утро первой встречи с новым для нас миром не хочется говорить о неразборчивых гастрономических вкусах здешнего скота.

Я гляжу на сплошную зеленую стену леса, подступившего к самой воде, и вспоминаю, как два дня назад, когда мы возвращались из Итайтубы в Белен, пилот Рейс по просьбе Журандира сделал небольшой крюк и пролетел над Маражо. Мы шли очень низко, разглядывая протянувшиеся от горизонта до горизонта пастбища, поросшие густой сочной травой. Повсюду поблескивали свинцовые блюдечки озер — следы постоянных наводнений. От нескончаемой зелени ломило глаза. Это была какая-то истеричная феерия зеленого цвета всех оттенков и мастей. Лишь кое-где на зеленом ковре попадались черные пятна — стада буйволов и красные — черепичные крыши усадеб, стоявших, как правило, на холмах и возвышенностях.

— Некоторые буйволы достигают тысячи килограммов веса. Размах рогов у таких великанов до двух и более метров, — продолжает свою лекцию Фернандо.

Мы с Итамаром потихоньку отходим и отправляемся осматривать «Лауро Содре», который станет нашим домом на целую неделю.

Для начала мы спускаемся на нижнюю палубу, где разместился третий класс. Теснота там неописуемая! Гамаки подвешены в три, а то и в четыре яруса. Спускаясь с верхнего этажа, старый японец наступил на руку башмачника Жозе Катарино. Жозе вскрикивает, японец извиняется и спешит в туалет.

Мгновенье спустя он выскакивает оттуда и кричит, что кончилась вода.

Как кончилась? Судно еще и до Амазонки-то не дошло, а воды уже нет! Третий класс начинает беспокойно гудеть. Механик отправляется ремонтировать систему водоснабжения в трюме, и спустя полчаса из ржавых кранов третьего класса тонкой струйкой засочилась теплая мутная жидкость.

Моментально у умывальников выстраивается длинная очередь. В самом хвосте — нерасторопный Жозе Катарино. Вытащив из кармана серьги, он показывает их своему соседу:

— Не нужны тебе?

— Нет, зачем они мне?

— Жаль, — вздыхает Жозе. — А у меня, понимаешь, денег хватило только на билет до Манауса. А еду в Порту-Велью. Так вот, чтобы купить билет до Порту-Велью, я должен продать эти серьги. Хорошие серьги. Мне их тетка подарила. Сказала, что лет сто назад ее бабке — негритянке эти серьги подарила хозяйка. За хорошую службу: бабка у нее поварихой была. Значит, не нужны тебе серьги? Жаль…

— А что делать будешь в Порту-Велью? — интересуется сосед…

— Да то же, что и в Сан-Луисе: башмаки.

— Давай, давай, — говорит сосед. — Желаю удачи. Тут у нас на Амазонке только дурак не разбогатеет.

Почесав за ухом, он добавляет:

— Хотя, конечно, лучше начинать, имея деньги. Почему гринго тут быстро богатеет? Он приходит сюда с капиталом. А деньги к деньгам липнут.

— И много тут гринго? — спрашивает Жозе.

— Говорят, даже бывают индейские деревни с белобрысыми детишками, — качает головой сосед и, перегнувшись за борт, показывает рукой: — Вон, видал?

К борту замедляющего ход «Лауро Содре» идут лодки. В каждой сидят мальчишки, подымая над головой нехитрые корзинки, шляпы, сплетенные из пальмовых листьев, соломенные игрушки.

— Видал? Вот такие мы — бразильцы. Всю жизнь копошимся с этими соломенными игрушками. Или в крайнем случае каучук собираем… Или рыбу ловим. А гринго нет! Гринго сразу в землю лезет, руду ищет. Пока мы с соломой возимся, он миллионы зарабатывает.

Лодки идут от крошечного причала, к которому подходит «Содре». Это — Кокал, первая из запланированных остановок нашего судна. Вероятно, именно тут можно было бы снимать фильм «Типичный поселок Амазонии». На каком-то невидимом пятачке земли, отвоеванном у реки и непроходимой сельвы, приютились на границе леса и воды черный причал, длинный сарай, сколоченный из серых досок. Два десятка прижавшихся к мутной воде хибар. Дощатые тротуары. Сквозь щели между досками виднеется вода. Рядом со складом лавка. На ее длинных полках — галантерея, пакеты с рисом, грампластинки, флаконы дешевого одеколона.

— Будем стоять до вечера, — говорит подметающий нашу палубу стюард Франсиско.

— Как до вечера? Почему? — ужасаются дона Луиза и дона Флора.

— Потому что будем грузить соль — пять тысяч мешков.

В Кокале на борт поднимается еще одна пассажирка. Двадцатилетняя мулатка Матильда, худая, беззубая, в рваном выцветшем платье, сопровождаемая семью детьми мал мала меньше и тремя беспородными собачками, тащит в руках мешок со скарбом и ящик с курами. Спустя полчаса все судно будет знать, что Матильда ушла от мужа и едет в Оришимину к матери.