Владимир Лебедев - Ачайваямская весна

Стадо крутится против часовой стрелки. Массивный диск из полутора тысяч животных. Стадо двигается в одном темпе, с одной скоростью, как патефонная пластинка. Мелодия исполняется однообразная — шорох оленьих копыт по снегу, глухой костяной стук сталкивающихся рогов да редкие голоса теляг-одногод-ков — то ли хрип, то ли лай. В это время прошлогодние телята вспоминают детство — подают голос. Олени большую часть времени безгласны.

Сейчас главная задача людей — отделить стельных важенок от основного стада и пересчитать всех животных.

— Давай, — машет рукой бригадир, стоящий возле Анатолия Арсентьевича.

Пастухи в коррале начинают подавать голос и напирать на олений круг.

Несколько самок останавливаются, всматриваясь в просвет между стенками корраля. Они некоторое время колеблются, а потом устремляются наружу. Против выхода также поставлены ездовые олени — приманка для заключенных в коррале.

— Вот такие у нас олени, — улыбается нам бригадир, — сначала в корраль не хотят, а как войдут — назад не выгонишь.

— Пять! — говорит Анатолий Арсентьевич и заносит руку с карандашом над тетрадью.

— Пять, — подтверждает бригадир.

Пастухи уже опять покрикивают, и оленухи застывают в нерешительности возле выхода. Они, как и первые, бросаются наружу. Одна вдруг разворачивается на бегу и стремительными прыжками мчится обратно.

— Э-э-эй! — кричат пастухи возле входа. Они выскакивают наперерез, и важенка бросается в сторону.

— Вот глупая, — комментирует бригадир, — иди лучше в декрет, чем бегать.

— Четыре! — считает Анатолий Арсентьевич.

Новая партия готова вырваться наружу. Три оленухи выскакивают в коридор между людьми и несутся прочь. За ними вылетает телочка. Увязалась по привычке за матерью.

— Ах! Ах! Экей! — вырывается из двух десятков глоток.

Мгновение — беглянка делает несколько скачков и падает, как подрубленная. Чаат тугой петлей затянут на шее. Конец чаата в руках у Ивана Ивановича.

Чаат — аркан — Ивана Ивановича сделан по классическим канонам. Он сплетен из ремешков оленьей кожи в четыре пряди. На одном конце — медное кольцо. В этой части чаат толщиной с мизинец. Длина его метров пятнадцать — двадцать. Противоположный конец его потоньше. У Чельгата чаат такой же. У других, у парней, что помоложе, чааты разные. Есть из капроновой веревки — видно, лень плести. С традиционным чаатом действительно хлопот много. Надо со шкурой повозиться, нарезав ее безупречными полосами, плавно сужающимися по всей длине, затем полосы вытянуть в меру и идеально отскоблить ножом. Потом надо спину гнуть, сплетать аркан и в довершение отполировать его. Взять капроновую веревку проще. Впрочем, есть и чааты из лахтачьего ремня. Лахтачий ремень можно вырезать идеально круглым. В сечении лахтачья шкура бывает более полутора сантиметров толщиной. Однако возни с ним не меньше: ножом выравнивать тридцать метров ремня — терпение надо иметь изрядное. Раньше такие ремни сюда поставляли береговые люди — коряки. Теперь совхоз покупает их в прибрежных хозяйствах.

Прошло совсем немного времени. Стадо кружит и кружит против движения солнца. Животные, поравнявшись с проходом, «вдавливаются» в общую массу.

Бригадир кричит своим что-то по-чукотски. Пастухи в коррале начинают кричать сильнее и чаще. Вертящийся круг приближается к выходу.

— Пусть погреются, — говорит бригадир. — Замерзнуть можно на такой легкой работе.

Возле выхода, с правой стороны, наперерез движению оленей выдвигается Чельгат. Старик слегка пригибается, приближаясь к краю стада, а потом выпрямляется и взмахивает кольцами чаата.

Крайние олени останавливаются и поворачивают вспять. Однако на них напирают идущие следом. Против самого выхода создается пробка. Наконец несколько оленей выскакивают, и пастухи встречают животных мощными возгласами. Вместе с важенками на свободу вырвались и однолетки. Взлетает первый, второй чаат. Два оленчика бьются на снегу. Кучка оленух несется по живому коридору. Лончак (бычок-первогодок) бежит вместе с ними в середине. Очередной чаат соскальзывает с его спины. Пастухи кричат что было мочи, не замечая своего крика. Кричит рядом с нами бригадир.

Лончак несется мимо последнего парня, нагнувшегося для броска и отведшего руку с чаатом за спину. Парень пропускает оленя, и рука его резко выбрасывается вперед и вверх. Петля пролетает вперед и цепляет рога лончака. Он падает на колени, вскакивает, бешено прыгая. Пастух, перебирая чаат, все ближе и ближе подходит к нему. Парень хватает его за рог и валит на землю. Так, держа его за рог, он и подволакивает нарушителя к корралю и снимает с него петлю. Олененок пулей врывается в стадо.

А Чельгат снова входит в корраль и становится поперек движения оленей. Опять в нерешительности останавливаются оленухи и устремляются наружу, теснимые другими. Эта группа пробегает сквозь строй ловцов, и снова на снегу остаются лежать прошлогодние телята, схваченные петлями чаатов.

Бригадир что-то кричит пастухам. Чельгат оборачивается и переспрашивает. Бригадир объясняет ему по-чукотски, а Анатолию Арсентьевичу — по-русски:

— Там есть один совсем больной, браковать надо.

— Бракуй, — разрешает Анатолий Арсентьевич.

Яша Чейвилькут устремляется к корралю. Он на бегу бросает реплику Чельгату, сматывая свой чаат в кольца.

— Вот что значит специалист из местных, — говорит нам Анатолий Арсентьевич. — Взял чаат и побежал, не то что я.

— Зато у тебя больше терпения бумажки писать, — поддразнивает его бригадир.

— Это точно, — с поддельным смирением соглашается Анатолий Арсентьевич. — Лучше гычгый сделать.

Бригадир заразительно смеется, утирая заслезившиеся глаза.

— А ты знаешь, как старики наши ведомости называют?! Бумажными гычгый-гыргыр.

От этого становится смешно и нам. И мы вспомнили сказку.

Куйкиннеку и его жена Мигти выдумали все, что есть на земле. Они положили весь порядок, который теперь существует.

Куйкиннеку один раз сказал:

— Почему все умирают? И животные и люди. Пускай они всегда здесь живут.

Его жена Митти тогда ответила:

— Как это ты плохо придумал! Как могут все на этой земле жить? Если все все время будут только на этой земле жить, то скоро места на ней не останется. Пускай все сколько-то времени здесь живут, а потом пускай уходят вверх. Оставляют эту землю своим детям. Потом пускай обратно приходят, опять родятся.

Куйкиннеку всегда неразумное придумывал и делал. А Митти только умное и хорошее. Однако Куйкиннеку иногда и хорошее делал.

Один раз сказал он людям:

— Сегодня маленькие рогульки из тальника готовьте. Много рогулек вам надо сделать. Завтра из этих рогулек вам много оленей будет.