Владимир Иорданский - Африканскими дорогами

— У нашего друга будут серьезные неприятности, если узнают, что он встречался с советским журналистом, — объяснил сопровождавший меня Антуан Чиманга принятые предосторожности. Этот молодой, умный и энергичный человек, тогда возглавлявший небольшую организацию столичной молодежи, через несколько лет трагически погиб в одной из прокатившихся над страной бурь.

В небольшой гостиной собралось человек около десяти. Хозяйка разносила гостям холодное пиво, быстро завязалась общая беседа.

Антуан Чиманга был сторонником Патриса Лумумбы и страстно защищал его от временами острой критики своих приятелей. В комнате было душно, лица спорящих покрылись крупными каплями пота, но глаза возбужденно горели, каждый упорно отстаивал свою точку зрения.

— В нашем правительстве царит разброд, — кричал один. — Народ не чувствует его воли что-то сделать длястраны.

— Кончится тем, что вспыхнет мятеж, — перебивал его другой голос. — И это будет на руку только нашим врагам.

Антуан Чиманга говорил о честности Патриса Лумумбы, о его готовности отдать все свои силы народу. Его не слушали, обрывали.

Меня в тот вечер поразили эти настроения. Когда мы возвращались с Антуаном в гостиницу, он с горечью говорил:

— Действительно, у Лумумбы много врагов, его руки связаны. Но никто не хочет этого понимать, с этим считаться. Может случиться что-то страшное.

Это предчувствие быстро подтвердилось. Когда утром 7 июля я спустился в холл, ко мне подбежали два знакомых журналиста.

— Вы слышали? — возбужденно восклицали они. — Взбунтовались солдаты-конголезцы. Они арестовывают бельгийских офицеров. В городе стреляют!

Через несколько часов мы своими глазами увидели мятежников. Поставив караул у подъезда, несколько вооруженных солдат начали прочесывать гостиницу. Они искали министров, видных политиков. Двое из них, в стальных шлемах, с гранатами у пояса, при автоматах, без стука ворвались и в мой номер.

Не говоря ни слова, они оглядели комнату, заглянули в ванную, открыли двери стенных шкафов. И так же молча ушли.

В те дни никто толком не знал причины мятежа. Одни говорили, что солдатам долго не платили жалованья, другие — о продуманной провокации бельгийских офицеров. Ходил слух об аресте бунтовщиками Патриса Лумумбы. Искренние патриоты возмущались армией, мятеж которой, действительно, играл на руку вчерашним хозяевам страны.

Прошло некоторое время, прежде чем выяснились мотивы бунта. Из писем солдат, из их публичных заявлений стало известно, почему они решили взяться за оружие…

Как сложно и противоречиво бывает движение истории! Ведь обнаружилось, что солдатами колониальной армии двигали те же стремления, что и миллионами их соотечественников, когда те добивались независимости. В сущности солдаты требовали одного: чтобы завоевания этого освободительного движения были распространены и на вооруженные силы. В их письмах рассказывалось об унижениях, которым они подвергались со стороны бельгийских офицеров, о нищенском жалованье, о невозможности продвижения по службе. Солдаты не раз обращались к правительству с просьбами и жалобами, а премьер-министр медлил, терял время, пока накопившееся в солдатских лагерях отчаяние не выплеснулось наружу.

Конечно, если бы солдаты верили правительству, они не начали бы мятежа, но жизненный опыт подсказывал им, что ждать нечего. Колониальный режим воспитал в них прочно укоренившееся недоверие к власти. После долгих споров они решили сами вырвать у правительства молодой республики удовлетворения своих, в общем справедливых, требований. Разве могли они знать, что наносят страшный удар именно по тем силам, от которых зависело торжество дела независимости? Конечно, нет.

Позднее в печати африканских стран публиковались сотни статей об этих событиях. Когда в Аккре произошел военный переворот, он также вызвал в африканской прессе бурную полемику. Она в известных пределах отражала споры, вспыхнувшие в местном обществе после аккрского переворота. Много писалось и говорилось об особой роли Запада в организации офицерских путчей, об ошибках африканских правительств, об экономических и иных трудностях.

Отдельные журналисты шли и дальше. Они отмечали, что, когда между верхушкой общества и его низами практически разорваны связи, когда низы лишены достоверной информации о подлинных планах и замыслах стоящих во главе государства политических групп, возникает опасность двойной ошибки: с одной стороны, та или иная группа народа может подняться против правительства, которое в своей политике стремится к защите народных интересов; с другой — правительство рискует утратить точное представление о подлинных чаяниях трудящихся масс, утратить чувство реальности, встать на путь чисто волюнтаристских решений.

«Это всегда опасно, — подчеркивалось в одной из статей. — Опасность возрастает стократно в условиях социальной напряженности, в атмосфере переплетающихся классовых и этнических противоречий».

Вероятно, вся эта проблема стояла бы совсем иначе, в любом случае менее остро, если бы было хорошо известно, как в народном сознании перемалывались повседневные факты, как вырабатывались им новые этические нормы и новые представления об идеальном, ожидаемом характере складывающегося общества. К сожалению, мало кто последовательно изучал, как происходили в жизни пересмотр давних взглядов и становление новой идеологии; слишком глубоко был скрыт, слишком подспуден был весь этот процесс.

К тому же шумная африканская улица, в сущности, оставалась без голоса; она была лишена возможности сама рассказать о себе.

Тем больший интерес вызвала книга, вышедшая в 1972 году в Париже под названием «Цветы Конго». С ее страниц до меня донеслись мысли, которые раньше я слышал, только бывая в рабочих, бедняцких предместьях африканских столиц.

Кто был автором книги, неизвестно. Издатель рассказал мне, что им была получена стопка школьных тетрадей, исписанных аккуратным, старательным почерком. Он показал мне несколько страничек. Мелкие, четко выведенные буквы рукописи свидетельствовали о профессиональной выучке автора, которому по роду службы, конечно же, приходилось много — и всегда тщательно — писать. Вероятно, текст был отправлен в Париж из конголезской провинции, скорее всего из Катанги. Его чтение показывало, что автор — человек по-своему образованный, много думающий и читающий.

Впрочем, кем бы он ни был, ему удалось то, что обычно удается немногим, — выразить мечтания и идеалы, зарождающиеся в самой гуще народа своей страны.

«Час наступил, — писал он. — Сегодня человечество требует от всех людей черной расы вклада их собственного гения в чудесное установление мира и счастья на нашей прекрасной и столь приветливой земле.