Джон Поллок - Апостол

Наступала зима. Павел не мог больше бродить по Македонии и ждать. Братья из Верии просили его отправиться с ними морем в Афины. Там он будет, по крайней мере, в безопасности — надо ехать, пока его не выследили.

С корабля видны были легендарные горы Греции: далекий, но ясно видный в утреннем свете Олимп, за ним Осса и Гиганты-скалы, будто пытающиеся подняться на соседний Пелион в надежде взобраться на небо. Друзья из Верии указали Павлу на Оссу и лесистый Пелион. Древний миф мало интересовал его; Христос пришел очистить мир от ложных богов, и Он победит, несмотря на то, что апостолы Его вынуждены скрываться и бежать. На следующий день корабль вошел в длинный, узкий залив, отделяющий остров Эвбею от материка. Здесь не бывало сильных штормов, и не нужно было заходить на ночь в гавань. Наутро путешественники обогнули мыс Сунион, на котором высился огромный мраморный храм Посейдона — бога морей, которому молились и приносили жертвы греческие моряки. На залитом солнцем склоне ясно видны были жрецы в белых одеждах. На палубе молились моряки. Роскошный храм, казалось, насмехался над бедным изгнанником, смотревшим с корабля и произносившим другую, чуждую всем молитву.

Корабль приближался к Пирею. Впервые, издали, Павел увидел Афины — языческую красоту Акрополя и Парфенона, мрамор огромных колонн, ясно различимых даже с большого расстояния: холодный, надменный вид, полный презрения к дерзкому пришельцу.

Христиане из Верии проводили Павла по запруженной повозками дороге, ведущей из Пирея в Афины. Вдоль дороги тянулись полуразрушенные оборонительные стены; вход в Афины перекрывали большие двойные ворота. Павел нашел кров и пищу, но не нашел покоя. Сердце его осталось там, в Македонии. Он боялся, что ученики дрогнут, не выдержат. Павел сам выдержал столько испытаний и несчастий, что должен был, казалось, убедиться наконец в непоколебимой мощи Христа перед лицом любых человеческих злодейств. Но, как ни удивительно, вера Павла была еще недостаточно сильна, чтобы оставить все в руках Божиих: он боялся срыва, боялся, что новообращенные поступятся Христом ради жизненных благ.

"И потому, не терпя более, мы восхотели остаться в Афинах одни… и я, не терпя более, послал узнать о вере вашей, чтобы как не искусил вас искуситель и не сделался тщетным труд наш". Павел упросил христиан из Верии скорее вернуться домой и передать Тимофею, чтобы тот непременно посетил Фессалоники и убеждал христиан не ослабевать в вере, "чтобы никто не поколебался в скорбях сих". После этого Сила и Тимофей должны были присоединиться к Павлу со всей возможной поспешностью.

Павел остался один в Афинах, средоточии идолопоклонства и языческой философии; синагога в Афинах приняла Павла в штыки. Одиночество среди врагов сильнее бичевания ранило его. Конечно, у Павла и здесь нашлись собеседники, сочувствующие — но фессалоникийцы значили для него больше. Ради них он согласен был ждать сколь угодно долго.

Но над головой его нависла новая беда — день, в который Павел простился с друзьями из Верии, стал одним из тяжелейших дней в его жизни. А самое худшее ждало его впереди, через несколько лет.

Гранитная громада, увенчанная знаменитейшими храмами мира, запоминалась каждому, кто посетил Афины, необычайной гармонией очертаний и цвета на фоне глубокой синевы южного неба.

Павел не был безучастен к красоте. Он заметил простоту и изящество Пропилеев и великолепие Храма Афины — Парфенона, но не стал взбираться на холм, чтобы войти в средоточие торжествующего язычества. Огромная, сверкающая золотом статуя Афины была предметом поклонения, а на знаменитом фризе Парфенона изображались языческие мифы и обряды. Но, поскольку греческое искусство служило ложным целям, его красота только раздражала Павла.

У него не было намерения проповедовать в Афинах: один, без помощников, Павел надеялся дождаться дня, когда можно будет вернуться в Фессалоники. Ему нужен был отдых. Но увидев вокруг, со всех сторон, на каждом углу бесконечное количество идолов, Павел воодушевился, в нем проснулся дух бойца. Под Акрополем находилась центральная площадь, агора, окруженная языческими храмами, среди которых особенно выделялся храм Тезея, основателя Афин. Во всех храмах шли ежедневные службы, и даже в присутственных местах и административных зданиях возжигался священный огонь. Павел вышел на площадь.

Под портиками, окруженные статуями знаменитых афинян и богатейших римлян, находились идолы и алтари всевозможных известных и безызвестных божеств. Это был интеллектуальный центр мира, куда собирались богатые молодые люди со всех концов света, чтобы закончить образование и вобрать смесь языческого благочестия и философской мысли, смесь, породившую общий дух насмешки над сверхъестественным и легкомысленный подход ко всем вопросам. Лука мастерски описывает это настроение: "Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое".

С негодованием наблюдал Павел, как извращаются лучшие человеческие способности — ему хорошо были известны высочайшие образцы классической мысли, бившейся в поисках правды, и больно было смотреть, во что эта мысль выродилась. Произнеся пламенную проповедь в синагоге, Павел не встретил никакого отклика: иудеям не было дела до их соседей-греков, они относились к ним, как к безличным покупателям, чья моральная и религиозная слепота их не беспокоила. Поэтому Павел решил трудиться на агоре, где афиняне быстро приняли его за своего. Павел использовал метод Сократа, вовлекая прогуливающихся в беседу, состоящую из вопросов и ответов. Сократ посвятил себя родному городу, служа добру так, как умел. Павел не мог ограничивать себя такими рамками. Ни один человек за всю предыдущую историю человечества не странствовал так далеко и не страдал так много, чтобы донести до людей истину. Павел просто не мог оставаться спокойным и молчать, когда окружающие не видели пути спасения, истины и вечной жизни. Каждый день он говорил об Иисусе и воскресении Его, не смущаясь безразличием собеседников.

Наконец, этот низкорослый человек с кривыми ногами и непривлекательным серьезным выражением лица обратил на себя внимание представителей двух основных философских школ: стоиков и эпикурейцев. Стоики учили, что человек должен быть терпелив, мужествен и горд, должен удовлетворяться законами природы и принимать их такими, каковы они есть, стараясь трудом своим помогать обществу развиваться на разумных началах, в пределах возможного. Они верили в то, что душа переживает тело. Их противники, эпикурейцы, не верили в загробную жизнь. Они учили, что радость и удовольствие суть высшие блага, и к ним следует стремиться независимо от того, существуют ли боги и какие это боги. Философия эпикурейцев, в сущности, сводилась к призыву: "Ешь, пей и наслаждайся, ибо завтра ты умрешь!" В Эпоху Павла последователи обеих школ уже потеряли былую способность убеждать и приобретать сторонников: верования человека считались его личным делом и философия превратилась в бесцельное умственное упражнение.