Джон Поллок - Апостол

На слушание были приглашены все высшие официальные лица в Кесарии, в том числе и военное командование. Среди них были и язычники, и иудеи. Присутствовали члены семьи прокуратора, занимавшие лучшие места у открытых окон. Досталось место и Луке — его описание событий не оставляет сомнений, что он видел их своими глазами. Он замечает, что Агриппу и Веренику проводили к их тронам "с великой пышностью", при звуках труб; слуги размахивали опахалами из павлиньих перьев, офицеры отдавали честь. Без сомнения, Лука был удивлен тем, что прокуратор устраивает такие почести царю, которого мог уничтожить одним движением руки.

Привели Павла. Невысокий, почти хромой, кривоногий человек с седой бородой предстал перед царем и прокуратором, В нем сохранилась еще врожденная живость движений, и два года относительного покоя и комфорта благоприятно сказались на его здоровье, тем не менее израненное, покрытое следами ушибов лицо его резко контрастировало с лицом молодого солдата-конвоира.

Фест. открыл слушания: "Царь Агриппа и все присутствующие с нами мужи! вы видите того, против которого все множество иудеев приступали ко мне в Иерусалиме и здесь, и кричали, что ему не должно более жить. Но я нашел, что он не сделал ничего достойного смерти, и как он сам потребовал суда у Августа, то я решился послать его к нему… Я не имею ничего верного написать о нем государю; посему привел его пред вас и особенно пред тебя, царь Агриппа, дабы, по рассмотрении, было мне что написать. Ибо мне кажется, нерассудительно послать узника и не показать обвинений на него".

Прокуратор сел. Агриппа сказал Павлу: "Позволяется тебе говорить за себя".

Павел поднял руку, не призывая к тишине, но как бы благословляя молодого царя, душа которого теплилась в надушенном теле кровосмесителя, и начал спокойно:

"Царь Агриппа! Почитаю себя счастливым, что сегодня могу защищаться пред тобою во всем, в чем обвиняют меня Иудеи, тем более, что ты знаешь все обычаи и спорные мнения Иудеев. Посему прошу тебя выслушать меня великодушно. Жизнь мою от юности моей, которую сначала проводил я среди народа моего в Иерусалиме, знают все Иудеи…" Они могли засвидетельствовать, если бы захотели, что Павел жил, как фарисей, "по строжайшему в вероисповедании учению". Тут Павел выдвинул тот же аргумент, который вызвал яростные споры в синедрионе два года назад — он подчеркнул, что его предали суду за чаяние исполнения обещания Божия, данного их предкам. "Что же? Неужели вы невероятным почитаете, что Бог воскрешает мертвых?"

"Правда, и я думал, что мне должно много действовать против имени Иисуса Назорея". Павел описал свое жестокое преследование первых христиан. От личной исповеди, самого лучшего способа привлечь внимание слушателей к учению Христа, Павел перешел к самому главному. Он рассказал о встрече с Иисусом на дороге в Дамаск. Он не упомянул на этот раз Ананию, неизвестного иудея, чье имя ничего не говорило его слушателям, но подробно истолковал слова Божий, обращенные к нему, чтобы ясно дать понять — Иисус Сам послал его открыть глаза иудеев и язычников, обратить их от тьмы к свету, от сатаны к Богу. "Чтобы верою в Меня получили прощение грехов и жребий с освященными", — повторил Павел слова Иисуса. — "Поэтому, царь Агриппа, я не воспротивился небесному видению", — поэтому он и проповедовал язычникам и иудеям, "чтобы они покаялись и обратились к Богу, делая дела, достойные покаяния". Все почувствовали, что последние слова эти обращены непосредственно к Агриппе и Веренике.

Многие из присутствующих были захвачены этой смелой проповедью, и не исключено, что с этого дня жизнь царя и его придворных могла пойти по-другому; апостол развертывал свою мысль, голос его звучал все более взволнованно:

— "За это схватили меня Иудеи в храме и покушались растерзать. Но, получив помощь от Бога, я до сего дня стою, свидетельствуя малому и великому, ничего не говоря, кроме того, о чем пророки и Моисей говорили, что это будет; то есть, Христос имел пострадать и, восстав первый из мертвых, возвестить свет народу Иудейскому и язычникам…"

Но тут прокуратор громким голосом прервал его и разрушил общее впечатление:

— "Безумствуешь ты, Павел! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия!"

— "Нет, достопочтенный Фест", — мягко ответил апостол, — "я не безумствую, но говорю слова истины и здравого смысла: ибо знает об этом царь, пред которым я и говорю смело; я отнюдь не верю, чтобы от него было что-нибудь из сего скрыто; ибо это не в углу происходило". И Павел обратился к царю, будто забыв о прокураторе. — "Веришь ли, царь Агриппа, пророкам? Знаю, что веришь".

Агриппа отвечал: "Ты не много не убеждаешь меня сделаться христианином".

Павел отозвался: "Молил бы я Бога, чтобы мало ли, много ли, не только ты, но и все, слушающие меня сегодня, сделались такими, как я, кроме этих уз".

Агриппа не хотел больше слушать. Страх и раздражение были его реакцией, тем более сильной, что внутренне он почувствовал, что склоняется на сторону Павла. Слова апостола о том, что высшая радость и для царя, и для обычного человека — в любви Иисуса Христа, заставил Агриппу подняться с трона и закончить слушание дела. Царица и ее приближенные тоже встали. Только удалившись в помещения, недоступные для посторонних, прокуратор и царская семья показали, какое чувство охватило их, говоря друг другу, что "этот человек ничего достойного уз и смерти не делает". Если бы он не потребовал кесарева суда, его можно бы было уже сейчас освободить.

Агриппа и Вереника правили Иудеей еще семь лет, до начала великого восстания, которое царица тщетно пыталась предотвратить. Они бежали в Рим, где Вереника, по-видимому, стала любовницей императора Тита, полководца, взявшего восставший Иерусалим, истребившего все его население и сравнявшего Храм с землей.

Фест передал Павла под наблюдение центуриона императорской когорты. Офицеры и солдаты этой "части особого назначения" всегда находились в пути, сопровождая преступников и эскортируя курьеров. Центурион по имени Юлий дал своим подчиненным подробные инструкции; Павел считался узником высокого ранга — ему разрешалось иметь двух сопровождающих, записанных как его собственные рабы. Так Аристарх и Лука присоединились к апостолу. Заключенным более низкого ранга предстояло пройти печальный путь — стать жертвами римских "развлечений" и погибнуть: слабым — в когтях львов, больее сильным физически — в гладиаторских боях. Таких узников приковывали к бревнам в тюрьме. Несмотря на привилегии, Павел и его друзья обязаны были носить легкие цепи, подчеркивавшие их положение.

В гавани Кесарии Юлий нашел корабль, возвращавшийся в Адрамит, ассийский порт к востоку от Асса, с грузом левантийских товаров; центурион решил отправиться на этом судне, рассчитывая перевести узников на другой корабль, идущий в Рим, в одном из промежуточных портов. Если же корабль задержится в пути, он мог найти другой, следующий из Адрамита в Неаполь Македонский, откуда можно было доставить узников по суше к адриатическому побережью, затем морем в Брундизий и снова по суше в Рим. Корабль вышел из Кесарии в конце августа 59 года при слабом противном ветре и взял курс на Сидон, порт в 100 км к северо-востоку. Юлий разрешил Павлу выйти на берег в Сидоне, показывая тем самым свое расположение к неосужденному римскому гражданину. Как и многие другие военные центурион быстро подружился с Павлом и подпал под обаяние его личности. Христиане Сидона оказали Павлу, Аристарху и Луке теплый прием и снабдили их всем необходимым для долгого пути.