Льюис Котлоу - Занзабуку

Близился вечер, и солнечные лучи, яркие и жгучие днем, приятно грели нас, а свежий ветерок предвещал холодную ночь. Я устал, но был доволен, потому что после многих часов тряски в грузовике по каменистой равнине мне наконец удалось заснять льва. Дрожь пробежала по моей спине, когда в памяти всплыл грозный взгляд львицы, поднявшей над трупом зебры испачканную в крови морду и в упор глянувшей на меня. Это был хороший кадр, снятый с пятнадцати ярдов.

Сейчас мы — двое охотников-европейцев, местный житель-оруженосец и я — отдыхали в лагере, с наслаждением потягивая чай. Палатки стояли у края рощи акаций на покрытом травой вельде [1] Вельд — Veldt (голл.) . Это название было дано бурами (голландскими переселенцами в Южной Африке) расчлененному эрозией плато, ступенчато поднимающемуся с севера на юг от реки Лимпопо. В Южно-Африканском Союзе выделяется Низкий, Средний и Высокий Вельд, в зависимости от высоты плато над уровнем моря, а также Бушвельд — Кустарниковый вельд. Все плато покрыты травянистой растительностью и по внешнему облику напоминают наши степи. Поэтому слово «вельд» вообще употребляется для характеристики равнинных травянистых пространств Африки. . Справа от нас был густой лес, а слева — небольшие заросли кустарника вдоль донга — высохшего речного русла. В донге оставалось еще несколько луж, у которых в сумерки собирались животные со всей округи.

Мафута тронул меня за плечо и сказал: «Бвана!» [2] Бвана — господин, обращение на суахили — языке, широко распространенном в Восточной, Центральной и Южной Африке.

Я взглянул туда, куда он показывал пальцем, и увидел странную процессию, пересекавшую небольшой холмик примерно в двухстах футах от нас и державшую путь в донга. Центральной фигурой процессии был огромный, величественный лев с черной гривой. Он выступал медленно и осторожно, с кошачьей грацией, скрытой энергией и с достоинством, внушавшим благоговение.

Лев или не видел нас, или не хотел удостоить взглядом. Казалось, он действительно не замечал присутствия других живых существ, хотя это было очень трудно, потому что льва окружала толпа насмехавшихся животных — его излюбленной добычи!

Я сказал «насмехавшихся», хотя они не издавали ни единого звука. Впереди льва трусили три гну — самые некрасивые из антилоп. Гну, с их морщинистой кожей и нелепыми бородками, кажутся собранными из запасных частей других животных. Сейчас они вели себя столь же комично, как и выглядели. Они неуклюже брыкались, чуть не попадая копытами льву в морду, и подпрыгивали, как бы подражая грациозным антилопам-импала. Они шли совсем рядом со львом, и я удивился, как это гну забыли, что они любимая пища львов. Но этот лев не обращал на них внимания, даже когда пыль, поднятая их копытами, попадала ему в глаза.

Замыкали шествие несколько антилоп-топи, их красновато-коричневые шкурки блестели в лучах солнца. Они, дразня, бросались на царя зверей, стрелой проносились в десяти футах от него и бесстрашно издевались над ним. С флангов льва сопровождали шесть или восемь газелей Томпсона, изящных маленьких «томми» с длинными слегка изогнутыми рогами и вечно дергающимися хвостами. Сейчас их хвосты крутились вдвое быстрее обычного, и каждый взмах был оскорбительным для надменного льва.

У этой сцены было единственное возможное объяснение, и мы все сошлись на нем. Лев, дремавший в кустах на опушке леса, только что проснулся и почувствовал жажду. Он направился через равнину к источнику. Животные увидели его. Они знали, что, сыт он или голоден, ему не догнать их на открытой равнине. Поэтому они воспользовались возможностью поиздеваться над ним и унижали его оскорбительными выходками, брыкаясь и махая хвостами перед его носом. Конечно, льву оставалось лишь одно — полностью игнорировать выходки этой мелюзги, этих наглых молокососов, каждого из которых он мог убить одним ударом лапы. Они просто не существовали для него.

Только раз на этом долгом и трудном пути к источнику он остановился. Презрительно посмотрел на топи позади себя. Все другие животные тоже остановились и застыли как изваяния. Но лев решил, что топи не достать с одного прыжка и можно попасть в глупое положение. Он снова устремил взор вперед и с достоинством продолжил свой путь.

Нам очень хотелось заснять эту неправдоподобную сцену, но освещение было уже плохое и к тому же лучи солнца падали прямо в объективы наших аппаратов. Мы поспешили к грузовику и попытались занять более удобную позицию, с которой можно было сделать несколько сносных кадров. Но шум мотора испугал антилоп, и они умчались прочь. Лев продолжил свой путь в одиночестве и вскоре исчез в кустарнике близ источника. Досадно, что не удалось заснять такую сцену, но мы хорошо запомнили ее.

Эта сцена поможет вам понять, почему я люблю Африку и почему я трижды надолго приезжал туда. Я помню сотни подобных сцен. Например, однажды мы увидели страуса, сидящего посреди знойной песчаной равнины. Это был крупный самец; по-видимому, пришла его очередь высиживать яйца, пока страусиха искала пищу. Когда мы подъехали ближе, птица нервно поднялась на ноги и побежала, но не так, как обычно бегают страусы. Одно крыло, словно перебитое, беспомощно хлопало ее по боку, птица прихрамывала и едва держалась на ногах. Она явно притворялась раненой, чтобы мы увлеклись преследованием и отошли от драгоценных яиц.

Но нас интересовали именно яйца. В редкой траве в неглубокой ямке лежало девять яиц. Одно из них уже треснуло, но скрытый в нем птенец не сумел выбраться наружу. Мы поняли, что птенцы должны вот-вот вылупиться. Но близился закат, и снимать было уже поздно.

Наутро мы вернулись к гнезду, спугнув на этот раз самку, которая тоже притворилась раненой. Побегав, она остановилась недалеко от нас и наблюдала, как мы готовили киноаппараты и наводили их на горку крупных яиц. После этого нам оставалось только ждать. Конечно, мы могли просидеть около гнезда и несколько дней, но на этот раз нам повезло. Примерно через час послышались удары клюва, и одно яйцо слегка закачалось: птенец пробивал путь к свободе и жизни.