Александр Романенко - ВьЮжная Америка

Как-то в Сингапуре я «экскурсоводствовал», водя по городу одного советского паренька, инженера-цифровика, немного поработавшего по приглашению компьютерной компании. Когда он попал в «Сим-Лим», когда он истоптал там свои сандалии, когда на третьем часу эйфории где-то на минус пятом, наверное, этаже, глубоко под землей, мы дошли до последнего, тысячного магазина, в котором не было уже ничего, кроме бесчисленных мотков проволоки и кабелей всех мыслимых видов и сечений, он вдруг признался мне, что не желает выходить на поверхность. Он был готов век вековать там, в подвалах «Сим-Лима», потому что не было для него ничего слаще, чем видеть россыпи компьютерных и радиодрагоценностей. Для него это был и рай, и ад, и смысл земной жизни одновременно.

Нет, колумбийский компьютерный центр — это не «Сим-Лим», и не нужно себя обманывать. Здесь всего поменьше, все как бы сжато, применительно к местным условиям, но я был рад, по-настоящему рад. Хотелось если не навсегда, то уж хотя бы на день остаться здесь, среди витрин и стеллажей. Это сродни маленькому сумасшествию — я не собираюсь ничего покупать, мне не нужно, однако такое обилие родственного душе товара действует совершенно наркотически.

Я хожу с калькулятором в оттопыренной руке, мой большой палец непрестанно жмет на кнопочки — перевожу песо в «зелень», «зелень» в сукры, сукры в рубли, рубли в сингапурские доллары. Все дешево, но что самое интригующее — продавцы уступают в цене с удовольствием. Я тоже не отказываю себе в наслаждении торговаться. Хотя, как я уже сказал, покупать мне вроде бы ничего и не нужно. Да и денег с собой почти нет. Говорю по-английски:

— Это «Вестерн дижитал»?

— Да?

— Какая емкость?

— Вот эти по одному, эти по полтора и те — по два с половиной.

— Полтора почем?

— Подвести двадцать, а расширенные — двести сорок.

— А если расширенные за двести?

— Нет, не могу. За двести двадцать — хорошо.

— Ладно, а не расширенный, но за сто восемьдесят?

— Мало, сто девяносто пять.

— Сколько?

— Э-э… Сто девяносто.

— Сто восемьдесят пять.

— Согласен.

— Хорошо, я к вам еще подойду.

— Ну, отдам за сто восемьдесят. Не расширенный.

— А расширенный?

— Сто девяносто.

— Нет, я позже подойду, через полчаса.

— Сто восемьдесят пять.

— Через двадцать минут вернусь.

— Сто восемьдесят два.

— Спасибо, я позже…

Едва удается оторваться. Но не покидает радостная мысль, что всего за две минуты примитивного диалога мне удалось сбросить с двухсот сорока до ста восьмидесяти двух. Пятьдесят восемь долларов я еще никогда не находил на дороге. И вообще, приятно торговаться, даже если ты ничего не покупаешь.

Зачем я это делаю? Чтобы прощупать цены, конечно же. Мало ли чем придется заниматься в Эквадоре. Кто знает, быть может, в один прекрасный день я начну летать Кито — Богота — Кито регулярным образом и привозить чемоданы, плотно набитые компьютерным железом. Знать цену — важнейший пункт любого бизнес-расчета. И я хожу и торгуюсь. Дешево, иногда до смешного.

И все-таки я не удерживаюсь от покупок, несмотря на скудость наличности. Мне в глаза бросаются поразительные саундбластерные колонки, сто тридцать ватт. Я видел подобные в Сингапуре, но тогда они стоили что-то за двести долларов, что было совершенно не по карману. А здесь — за семьдесят. После продолжительной потопролитной войны глупая баба торговка со скрипом уступает пятерку. С женщинами в компьютерном деле так же трудно, как и в автомобильном. И торговаться они вовсе не умеют, упираются как бараны (или как овцы) и не сдвинешь никакими силами. Ну, хоть пятерка, и то хорошо. Целый обед в приличном кафе. Беру я эти колонки, тяжелые, пахучие, гладкие, так и хочется лизнуть. Представляю, как будут звучать наши любимые игрушки, как оживет компьютер! О таких колонках большинство домашних компьютерщиков и не мечтает.

Но это была не последняя покупка. На втором этаже, в тихом убыточном углу (обожаю такие углы, там дешево до предела и всегда бывает много нераспроданных редкостей, накопленных за год или даже два), в маленьком, но заваленном коробками магазинчике мне попадается пленочный кассетный накопитель. И всего за восемьдесят шесть долларов. Правда, хозяин магазинчика наотрез отказался торговаться, мотивирую свое упрямое поведение крайне низкими ценами. Это верно, цены ненормальные, просто демпинговые какие-то. Ну что ж, выбора нет. На всякий случай я, конечно, сбегал вниз и нашел точно такой же накопитель в другом, более шумном месте. С меня попросили сто девяносто баксов. Я присвистнул и побежал снова наверх. И купил. Грех не купить так дешево.

Я отснял уже две пленки. Мы бродим по улицам до изнеможения. По неизвестным причинам в центре Боготы трудно найти недорогое кафе. Ресторанов хоть пруд пруди, а с обыкновенными обедами плоховато. И лоточников, разносчиков и прочих мелких пекарей-кулинаров тоже не заметно. В Кито с этим проще, особенно на юге — там и пирожные шикарнейшие вам предложат прямо из печки, и горы фруктов, и индейские шашлыки для особо стойких. А в Боготе приходится перебиваться все больше пивом.

Всему цивилизованному человечеству известно, что Колумбия — кокаиновый центр. Думаю, что многие москвичи, особенно те из них, кто дальше Сочи и Варшавы не бывал, наслушавшись рассказов телекомментаторов о медельинских картелях, тоннах белого порошка и миллиардах грязных наркодолларов, представляют себе Боготу, сплошь усыпанную валяющимися в канавах наркоманами и переполненную толпами продавцов белой смерти (какое душещипательное выражение, одно из ярких изобретений позднего советского застоя!). Но, видимо, нам не повезло: на глаза попался только один наркоман, да и тот — американец. И к тому же позёр.

Шел он впереди нас шагов за двадцать, высокий, тощий, молодой очевидно, и вдруг остановился как вкопанный, насыпал чего-то из баночки на тыльную сторону ладони и со свистом втянул это в себя. Вызывающе весело огляделся по сторонам, посмеявшись над слегка возмущенными прохожими, и потопал дальше. Кто его знает, может быть, он сахарную пудру нюхал, но только «занюханная» им порция порошка никак не отразилась на его походке и поведении. Через несколько минут он свернул в переулок, и мы потеряли его из вида.

Честно говоря, этот случай произвел на меня больше комическое, чем трагическое впечатление. В далекой уже молодости я знал нескольких настоящих наркоманов и, помню, жалел их. Не словесно, конечно, жалел — ничего я им не говорил, но ощущал их неприкрытую безысходность, их никчемность, и мне жалко было видеть, как полные сил парни быстро съезжали в какую-то яму, из которой вряд ли есть ход наверх.