Александр Романенко - ВьЮжная Америка

Но нет, наркомания в Колумбии — редкость. Достаточно заглянуть в статистические таблицы, которые в большом количестве распространяются по Интернету. Штаты были, есть и еще очень долго будут оставаться лидером по этому греху. Конечно, трудно судить о стране, увидев только столицу и пробыв там всего два дня, но как-то не гармонирует обиходное представление о кокаиновой мафии с добрыми лицами колумбийцев. Возможно, кто-то из них обеспокоен своими проблемами, без проблем не бывает, но это проблемы иные, нормальные, человеческие, общие для всего мира.

Очень удивило местное такси. Вот я сижу на заднем сиденье, через плечо Валентины поглядываю на счетчик и пересчитываю. Я не скаредничаю, я просто боюсь, что счетчик неисправен — он не хочет считать деньги. Мы едем уже, наверное, пятнадцать минут, но выскочившие цифры никак не могут подобраться к одному доллару. У них что, бензин бесплатно, что ли? Да, так и есть. Я останавливаю такси на площадке перед отелем, но доллар так и не «накрутился». Доллар вышел только с чаевыми. Это приятно и удивительно.

Зачем иметь машину, если за несчастный доллар вы быстро и комфортно добираетесь из любой точки города до любой другой точки? Вам не страшны поломки, царапины и даже легкие удары в бампер, вас не волнуют ремонты, бензин, стоянки, угоны, страховки и дорожные налоги. Вам даже не обязательно воздерживаться от пива, при желании можно и вздремнуть по дороге. И все — за один-единственный доллар. Я прикидываю: десять тысяч долларов — средний автомобиль — десять тысяч поездок на такси, три года по одной поездке в день. Даже больше, потому что к автомобилю обязательно приклеятся все вышеназванные затраты. Да, жил бы я в Боготе, ни за что не купил бы машину, невыгодно.

А еще глазурованные кирпичные дома понравились, их много, как правило, в два этажа, с балконами, крыльцом, фигурной железной ковкой. Староиспанский стиль, солидный, но живой и узнаваемо европейский. Иногда в каком-нибудь окне, точно на картине, можно видеть чьи-то глаза, наблюдающие за проносящимся мимо суетным миром. Я представляю: внутри, в комнате — тишина, темные дубовые перила, большой лаковый стол, все основательно, тяжело, почти вечно. В таком доме, наверное, хорошо думается, спокойно работается. И город за окном не мешает, он будто телевизор с выключенным звуком — старательно рисует картинки, одну ярче другой. Но немые картинки суетящейся Боготы не трогают душу. Я встречаю взгляд из окна — он отдален от меня, мудр и уравновешен. А меня гонит эта улица, запрещая мне любые паузы и заминки. Легкий здоровый бег трусцой — ее непреложное правило. Поддаваясь напору движения, я ухожу. Никогда мне не сидеть с той стороны окна глазурованного красного дома.

Наступил вечер. В номер (мы так и говорим в подобных случаях — «в номер») мы купили три фунта странного фрукта, похожего на репу, но обещающе сладкого. Странное же и смешное — это его название. А было так: два мужичка катили по улице тележку с горой «репы», и я из глупого любопытства спросил их, что это за штука. Они моментально пристали ко мне с уговорами купить хотя бы две малюсенькие репки и не отвязались, пока я не согласился отдать полтора доллара за три фунта. Но мои попытки выяснить, как этот фрукт называется, ни к чему не привели. Мужички повторяли это слово по-всякому — и медленно, и по слогам, и быстро, и нараспев, но всякий раз отрицательно мотали головами, когда я пытался воспроизвести их звуки. Так и не смог воспроизвести.

По-видимому, я не обладаю даже зачатками таланта звукоподражателя. Вот один мой знакомый умеет зловеще скрипеть горлом так реалистично, что все присутствующие при этом с тревогой оглядываются на дверь. А я вот лишен подобных дарований. Фрукты мы съели, они оказались действительно сладкими и очень сочными, но что мы съели — до сих пор остается загадкой. В Эквадоре почему-то таких фруктов нет.

Но это было позже, а за час до того мы очутились на радиоулице. Есть такое необычное место в Боготе, и тоже недалеко от бизнес-центра. Вы найдете его без труда, если спросите любого не слишком пожилого прохожего, где тут много магазинчиков с радиодеталями. Если, разумеется, вам удастся растолковать прохожему, что такое радиодетали. Не думаю, что это простая задача.

Что там продают? Примерно то же, что и на Митинском рынке в Москве, — всяческое электронное железо. Но почти ничего компьютерного. И без видео. Только для звука, только для музыки. Здесь можно приобрести очень дешево все необходимые части того, что под вашими умелыми руками способно превратиться в мощный акустический домашний театр. Здесь масса звуковых колонок любого класса, усилителей, проигрывателей, магнитофонов, тюнеров, эквалайзеров, цветомузыкальных установок и прочего музжелеза. Но еще больше, конечно, радиодеталей. Рай для фанатов паяльника и канифоли. А я ушел с радиоулицы ни с чем — искал и спрашивал кабель с переходником для своей видеокамеры, но не нашел.

Под конец дня нам довелось удивиться еще раз. Понадобилось мне обменять сотню долларов. Но обменных пунктов в бизнес-центре почему-то нет. Возможно, в каком-нибудь банке и разрешилась бы моя проблема, но в вечерний час оставалась одна надежда — на леваков.

Не может же такого быть, здраво рассуждал я, чтобы в городе, где бродят тысячи американских туристов, никто не занимался уличным обменом.

И верно, в первом же магазине продавец-негр подтвердил мою уверенность. Он вышел из-за стойки, чтобы сквозь черное стекло окна показать мне правильный путь к желаемому меняле. Я продвигался согласно детальным, но совершенно непонятным из-за акцента указаниям, и вскоре был вынужден обратиться за помощью к хозяину какой-то лавки.

— Да, — сказал лавочник, — улица через три улицы.

Иду, считаю перекрестки и незаметно углубляюсь в темный, не первой свежести район. Строения все ниже, улочка все грязней, люди в тапочках сидят на истертом пороге, курят, и тугой дым медленно поднимается к слабой, желтой десятиваттной лампочке.

Неожиданно один из курильщиков обращается ко мне с длинным вопросом, в котором я слышу только «сэньор» и «камбьяр», то есть «менять». Я киваю. И тут же, чему-то радуясь, несколько человек принимаются наперебой объяснять мне, что «камбьяр» можно здесь, в их доме, у портного, а больше нельзя нигде. Так я попал в портняжную мастерскую, где меня встретили ободранные, искореженные миллионом примерок сизые тряпичные манекены. Портной, появившийся, словно херувим, откуда-то сверху, выглядел так, как рисуют портных из сказок братьев Гримм — маленький, круглый, остроносый, лысоватый и с игрушечными очками.

Он повел меня наверх по узкой железной лестнице, склепанной из тонких реек. Наверху оказалась конторка с сейфом. Я подал сотенную. Не глядя, не проведя даже пальцем по выпуклым знакам, портной-меняла сунул бумажку куда-то в коробочку из-под ниток и ловким резким движением выдернул из приоткрытого ящика стола пеструю пачку песо. Как заправский кассир, он отсчитал точно положенную мне сумму, на полтора доллара меньше официального курса, сыпнул вдобавок полгорсти истертых до нечитабельности монет и, только когда я разместил их в моем кармане, заулыбался.