Александр Романенко - ВьЮжная Америка

— Как же так? — спрашиваю я неизвестно кого. — Что же это за программа?

— Что же это за ученики? — поправляет мой вопрос Валентина и кивает на приближающуюся группу подростков.

Подростки шалят, «бесятся», все мы в школе бесились до слез, до драк и хрипоты, до вызова к директору. Это нормально. Однако то, что мы наблюдаем, выглядит убого и недостойно. Парни с пробивающимися усиками вдруг устраивают… пятнашки. При этом шлепают друг друга вовсе без злобы и даже без озорства, а нежно, аккуратно дотрагиваются до плеча и убегают друг от друга неспешно, медленно, и только по дорожке.

Справа я вижу двух девчонок, обе в том возрасте, когда в городе Дели их ровесницы рожают третьего ребенка. А эти молодые женщины (в чем я не сомневаюсь) играют в ладошки, что-то лепечут и ручками хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. И счастливы при этом не менее, чем хозяин нашей квартиры, когда здоровается с нами по утрам.

— Куда мы приехали? — Новый риторический вопрос повисает в воздухе. И даже не риторический вовсе. Мы приехали в Американский колледж города Кито. Но разве мы могли предположить, что в нем учатся исключительно… э-э… скажем так, не слишком развитые дети?

Я незаметно слежу за Машей. Она презрительно глядит на пацанов. Что она при этом думает — не берусь судить, но догадываюсь. Валентина не скрывает своего разочарования. У нее на лице так прямо и написано: «Неужели это действительно Американский колледж с американским образованием? Или мы все-таки не туда заехали?» Туда, еще как туда!

— Знаете что? — нарушаю я неприятное молчание. — Давайте вернемся домой. Не будем делать выводов, просто вернемся, и все. И с директрисой встречаться тоже не будем. Я похожу по другим школам, с адвокатом поговорю. Возможно, он что-нибудь присоветует. Не сошелся же клином свет на этом недоразвитом колледже.

— Да, надо подумать, — охотно соглашается Валентина.

Маша молчит, уже думает.

Я забираю свою карточку на проходной, охранник интересуется, почему мы уходим (он откуда-то знает, что госпожу начальницу мы так и не видели), я отвечаю, что, мол, срочные дела, нет времени. Он кивает, просит заехать в следующий раз.

Мы идем вдоль сетчатого забора. А за забором резвятся дылды-переростки. Даже с этого расстояния видно, что все они, или, по крайней мере, большинство, — отстающие. В развитии. В умственном, конечно, не в физическом. С физическим все в порядке, что-что, а телеса у них — хоть отдавай в мясники.

И последняя картинка от Америкэн колледж: беременная ученица. Тоже, впрочем, тетенька, на две башки выше меня и с пузом как бочка. Но нас это уже не трогает, не удивляет. Так и должно быть, чего еще ждать при таком-то уровне ментальной мощности…

Автобусную остановку мы не нашли, да и не очень-то хотелось. Остановили частника. Тот с готовностью открыл сразу две двери. Сели, поехали. Три раза он переспрашивал, куда, в какой именно пункт столицы мы направляемся. Я трижды объяснял, но он все равно не понял. Тогда я пообещал, что это по пути и что я обязательно покажу точку остановки с точностью до десяти метров. Он успокоился.

Дома Валентина грустно ходила по комнатам, долго стояла у окна, потом подошла ко мне и спросила безнадежным голосом:

— А если все они здесь такие, колледжи?

— Нет, не думаю. На улице умных лиц гораздо больше, чем тупых. Там, в американском, есть какой-то секрет, я не знаю. Может, это самая дешевая из всех частных школ. А может, наоборот, слишком дорогая. Нужно спросить итальянца, он объяснит.

Но итальянец только запутал и меня, и себя. Он бывал в Америкэн колледж, и не раз, у него там целая толпа родственников училась, и все остались довольны. Ну, если мне не нравится, то можно поискать что-нибудь другое в том же духе. И записал для меня на бумажке названия трех школ, справившись у секретарши о точных адресах.

— Я могу позвонить, обговорить время и вообще, — предложил он.

— Не нужно, — сказал я. — Это лишнее, спасибо. Я как-нибудь сам.

Но этот важный вопрос пришлось отложить до лучших времен. Тем более спешки-то никакой, еще успеем.

А вечером ко мне подошла Маша и нерешительно объявила:

— Мы с мамой посоветовались. Наверное, я дома, экстерном буду заканчивать. Я у них учиться не хочу.

— Ладно, не торопись, — успокаиваю я. — Вот три новых адреса. Говорят, приличные заведения. Сходим как-нибудь Через пару недель, посмотрим, подумаем.

— Хорошо, — вздохнула Маша.

По вечерам я смотрю «Чаву». Чаво (ударение на «а») — это простой, наивный, очень бедный, но гениальный от природы мальчик младшего школьного возраста. Чаву играет пятидесятилетний мексиканский актер, поразительно талантливый. Я сказал «играет»? Нет, не играет, он просто превращается в пацана, и все. И не он один: в детей превращаются еще несколько очень взрослых людей. Сериал «Чаво» был задуман как юмористический. Он и есть юмористический, очень смешной, но в нем столько правды, столько неподдельной искренности, что смех — это лишь приправа к жизни, которой живут персонажи. Да и не персонажи они вовсе, не сценические характеры, а именно люди.

Двести получасовых серий, по две подряд, идут по китийскому телевидению уже несколько лет, идут по кругу, каждый вечер, кроме выходных. И всякий раз, когда мне удается вырваться пораньше, сойти ненадолго с беговой дорожки, я обязательно смотрю «Чаву». Непредсказуемые перипетии жизни захолустного двора где-то на окраине Мехико — можно сказать и так. Или истории бедных семей капиталистической Мексики. Или дураки и их дурацкие, смехотворные проблемы. Все верно, все правильно, так и есть. Но я кричу:

— Валя, Маша! Идите, «Чаво» начинается!

И они бросают свои дела и спешат к телевизору. Мы смотрим, мы смеемся, мы сами превращаемся в таких же детей (только Валентина и я, Маше превращаться пока незачем), мы переживаем, обижаемся вместе с одним и смеемся вместе с другим. Театр. Но почему же никакая другая передача не способна разом оторвать нас от забот и приклеить к креслам перед черным ящиком? Ведь там, в ящике, все театр. Но «Чаво» неповторим.

Где-то в глубине души мне даже обидно, что у нас в России нет ничего подобного: ни одного актера, которого можно было бы поставить рядом с ними, с этими из «Чаво», и таких пьес нет, и таких сериалов. Нет такого театра. Но почему? Разве нас не учили в школе, что советский театр самый театральный в мире? Что советский актер самый, актеристый на земле? Учили. И мы сопоставляли наши «проникновенные» киноленты с дебильными американскими боевиками. Никакого сравнения! Наши, безусловно, умнее. Наши лучше, актеристей!

И вдруг как обухом по голове — какая-то там Мексика! У нее и истории-то нет почти никакой, и традиций, так, жалкая в прошлом колония. Да и сейчас не на первых ролях. К тому же мексиканские актеры, по определению, все как один оканчивают соответствующие институты в Штатах и, так же по определению, должны становиться «американоязычными», должны играть по-американски, то есть плохо, штампованно. Ничего похожего. Актеры играют по-актерски, а как — разве словами объяснишь? Нужно видеть, слышать, чувствовать. Но знаю точно, вижу и чувствую, что ни наши, ни американские так играть не умеют.