Александр Романенко - ВьЮжная Америка

— Ты научил их, что нужно делать с морем.

— Да? Ты думаешь?

— Конечно, сам посмотри. Они сидели у воды и кисли, не знали, чем заняться. А теперь они от счастья орут как сумасшедшие.

Не знаю, пошла ли моя «наука» на пользу мантинцам, но, когда вы будете в Манте на центральном пляже и увидите купальщиков, самозабвенно прыгающих на высокие волны, знайте — в этом есть и моя заслуга.

После пляжа мы снова на автовокзале. Дальше ничего уже не могло случиться и не случилось. Разве что я едва не отстал от автобуса — побежал за напитками, понадеявшись на объявление по радио, которого в Манте отродясь не бывало, и на расписание, которое в Манте отродясь не соблюдается. Но Валентина подняла визг, автобус притормозил, и я, гремя бутылками, ввалился внутрь. Шофер был невозмутим, как мумия: от этих гринго, мол, всего можно ждать. Дикие, мол, люди.

А уже подъезжая к Кито, мы попали на развлечение иного рода: туман на перевале усилился настолько, что не видно было даже столбиков ограждения. Ночь, морось, сливочный смог, узкая, как ремень, трасса, бездонные пропасти, сотни спешащих грузовиков. И очень несдержанный водитель. Он не пропускал ни одного обгоняющего, а если и пропускал, то крыл его своими «анималями» до тех пор, пока тот не скрывался из виду. И практически постоянно сигналил.

Туман настолько уплотнился, что везти пассажиров было нельзя, это ясно. Однако и водитель, и все мы желали только одного — скорее добраться до Кито. Не ночевать же на уступе скалы, в самом деле? И тогда водила сделал нечто из ряда вон выходящее: он открыл свою дверцу и вылез на ходу, упершись ногой в подножку. И так, левой рукой держась за дверь, правой за руль, высунувшись в туман, вел автобус. Ему было легче разглядеть дорогу не через стекло, а напрямую, в открытой атмосфере. И только встречные грузовики заставляли его вползать в кабину на несколько секунд. Думаю, шофер наш здорово продрог, промок до нитки, но он не сдался, так и простоял на подножке, пока мы не выбрались из облака.

Вернувшись домой, мы первым делом забрали от хозяйки нашу Пушу. Бедная Пуша не узнала нас, распушила хвост и пыталась спрятаться подальше, но Маша достала ее из-под кровати, погладила, успокоила. Потом всю ночь Пуша ходила по нашим спящим телам и нюхала наши носы — мы это или не мы. К утру она убедилась, что это мы, и уснула на шее у Маши — там ее любимое место отдыха.

— Чиклес! Чиклес! — кричат чумазые пацаны, вбегая в мою студию и гремя картонными коробками.

«Чиклес» — это результат совместной предприимчивости одной большой американской компании жвачек, развернувшей в Эквадоре небывалую рекламу, и уличных индейских мальчишек. Правда, американская компания и не подозревает о своих неумытых партнерах, но это уже, как говорится, ее проблемы.

По правде говоря, «чиклес» — далеко не исключение. В среде местных нелегальных торговцев всегда находится какой-нибудь маленький гений, который изобретает относительно новый способ подработать. Так, одно время Кито буквально захлестнула эпидемия пластмассовых монетодержателей. Их предлагали на каждом углу в огромном количестве. Надо отметить, что по крайней мере половина китийских таксистов поддались напору и купили-таки эти никому не нужные держатели. Затем волна схлынула так же внезапно, как и появилась.

Несколько меньшие, но тоже впечатляющие уличные тайфуны, прокатившиеся по всем асфальтовым поверхностям города, были связаны с проволочными вешалками для платьев (не менее полумиллиона таких вешалок нагнули из цветной проволоки южнокитийские умельцы) и с перьевыми метелками для стирания пыли с мебели. Некоторые перекрестки так расцвели этими разноперыми метелками, что издалека толпу продавцов можно было принять за карнавальное шествие.

Нетрудно заметить, что новый «всекитийский» уличный товар появляется с периодичностью в два месяца — первую пару недель бум нарастает, потом три недели держится и три недели спадает до нулевого уровня. А к тому времени готова уже свежая приманка. То какой-нибудь «хитрый» блокнотик, то какие-то неземной формы подставки для посуды, а то и просто домотканые коврики для машин.

Но есть в городе одно странное местечко, перекресток улицы Гаспар-дэ-Вилльяроэль и авеню Ширис, где каждый интересующийся может посетить что-то вроде музея прежних уличных коммерческих бумов. Причем это действующий, торгующий музей. Туда стекаются те самые товары, которые уже прошли все стадии своей судьбы на других перекрестках. Здесь есть и монетодержатели, и метелки, и блокноты, и вешалки всех видов, и даже то, чем торговали, возможно, год или два назад. Человек тридцать торговцев, в основном пацаны, пристают ко всем останавливающимся на светофоре машинам. И в общем-то неплохо торгуют. Расчет строится на том факте, что не все горожане успели приобрести то, что предлагалось во времена ушедших бумов. Такой расчет большей частью вполне оправдывается.

А вечером грянул футбол. «Барселона» встречала и нещадно била какую-то университетскую команду из Квэнки. Сама «Барселона» тоже отнюдь не из Испании, она типичная эквадорианка, и тоже университетская, но в дни футбольных сражений ее полосатые, как морские тельняшки, бело-синие знамена смело вытесняют национальный флаг на всей территории Кито. Главный стадион расположен на севере, это очень неудобно, так как основная масса тифоззи все-таки с юга. Автобусы два часа идут в одном направлении, а поздно ночью — в обратном. Нарушается не только работа транспортной сети, но даже звук и запах города становятся другими. Рев, вопли, надрывные визги труб и горнов, грохот барабанов — все это наполняет ночное небо. Холмы и склоны Пичинчи способствуют усилению акустики — восторги болельщиков хорошо слышны в радиусе не менее десяти километров. А в случае гола — двадцати.

Мне нет сна в такие футбольные ночи. Когда в безумном реве взрывается многотысячная толпа, я всякий раз просыпаюсь и полчаса таращу глаза в темноту. При этом иногда мне вспоминается другая ночь, которую я называю «Всекитийский кастрюльный концерт».

Это случилось через два месяца после выбора нового президента. Крикливая выборная кампания привела к власти чрезвычайно шумного, реактивно энергичного человека. Оказалось, что хороший эквадорский президент обязан уметь не только надрывно орать в микрофон по четыре часа без передышки (в народе живет неколебимая традиция — всякое политическое выступление должно произноситься исключительно криком), но и танцевать как румбу, так и испанские танцы, петь, причем петь красиво, жалостливо и протяжно, играть любительские спектакли и даже участвовать в шаловливых водевилях.