Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник)

— Одна морока со мной, — грустно говорил он, — связал всем руки. Да Иосиф что-то задерживается, а был слух, — помнишь, ты говорил, что поправился? Как бы его там не грохнули…

Ефим отвернулся к стене. Закрыл глаза. Но уснуть не мог. Вот и тогда, подумал, был мороз сильный. Далеко был слышен хруст снега под ногами товарищей и конвоиров. По продрогшей реке Казачке шли цепью. Потом… команды, выстрелы…

Он, Волков, тогда выжил. Раненого, полуживого, спрятали его от белогвардейцев и вылечили местные жители. Кровавую расправу колчаковцы свершили потом и над другими товарищами. Погибли Август Берзин, Якуб Мальсагов… Как могло это всё случиться? — много раз задавал себе этот вопрос Ефим. — Как?..

…А Михаилу Мандрикову было тридцать два года!.. Путиловский рабочий, он в шестнадцать лет уже член РСДРП, депутат Учредительного собрания от Приморья, участник Третьего Всероссийского съезда Советов… Так и погиб со словами: «Да здравствует революция!»

…Комиссару железнодорожной станции Хабаровск Августу Берзину шёл двадцать первый год, а за плечами уже была Первая мировая война, латышский стрелковый полк… С октября семнадцатого года боролся за Советскую власть на Дальнем Востоке. Он и теперь будто стоял рядом с Ефимом… Высокий, худощавый, хмурил густые тёмные брови и твёрдо говорил: «Держись, Ефим, ты большевик!..»

Если бы были они живы, да разве разгуливали бы ещё по колымской земле недобитки Колчака?.. Прав был тогда Шошин, в январе, когда предлагал новому нарревкому Анадыря Нечипуренко создавать боевые отряды для защиты уезда от банд Бочкарёва — Бирича. Было бы единство во взглядах, не пришлось бы теперь прикидываться торговыми людьми…

Спасение края — помощь якутских товарищей, и опять Шошин прав…

Ефим мучился от болей и от набегавших одна на другую беспокойных дум.

…Свой он, Шошин, проверенный на подпольной партийной работе… На год, кажется, моложе он Михаила Мандрикова, но уже тогда, на Анадыре, открыл нам с Иосифом глаза на мир, разжёг злость на душителей свободы. А мы-то были?.. Слепые котята… Боже мой… Братья по борьбе!.. Вас, дорогие товарищи наши, белогвардейские гады расстреливали у нас на глазах… А мы?.. По молодости, по наивности не хотели лишних жертв, думали, что всё решится мирным путём. А надо было сразу всех душегубов, одним махом! Никакой пощады…

Да, Шошин правильный человек… Вот он рядом, всё такой же кремнистый, каким и повстречался нам с Иосифом на Золотом хребте…

…Отчего же его нет, Радзевича… Неужели что случилось?

Ефим повернулся, приподнялся на руках, поднял на Шошина отяжелевшие веки. Тот сидел ссутулившись, смотрел на прыгающие язычки пламени и дымил самокруткой.

…Натопленная рубленка, взвизгнув дверью, вдруг распахнулась, и из холодной темноты перевалил через порог вывалянный в снегу Радзевич. Плотно притворил за собою дверь и устало опустился на приступку. Шошин и Волков уставились на него, всё ещё не веря столь внезапному появлению товарища после долгой разлуки. Иосиф поднялся. Шатко подошёл к кадке с водой и стал гулко отхлёбывать студёную льдистую жижу. Потом отяжелело навалился на лавку и улыбнулся виновато, приоткрывая глубоко распаханный на щеке шрам покрасневшей от мороза рукой.

— Попал? — посуровел Шошин.

— Как кур во щи!..

— Да говори же! — нетерпеливо спросил Ефим.

— Цапандина убил…

— Вот те на…

— Как же ты? — выдохнул Шошин.

— Охотился за мной… До самого Черноусовского острова проводил…

Покидая Походск в густых сумерках, Радзевич не заметил быструю, увязавшуюся за ним упряжку. Не увидел он её и после Петушковского изворота, когда она легко обошла его теневой стороной крутого правого берега… Не знал, что ещё во время пребывания в Походске находился он под постоянным надзором цапандинского стукача. Он-то и следовал за ним.

— Та-а-ак… — задумчиво растянул Шошин. — Значит, Цапандина?.. Не такой уж дурак он вроде…

— Не веришь?

— Неубедительно. Ладно, — сказал как отрезал, — пойдём глянем на твоего Цапандина. Ночи короткие стали…

Позёмка улеглась. Среди рваных низких туч проглядывался розоватый лунный отблеск. Черноусовский остров таинственно возвышался посреди остекленелого разводья. Ураганы и пурги отполировали это губительное место, а шаманы наложили на него своё табу. По старому поверью, на острове в час равноденствия злые духи Келе играют свои свадьбы, и горе тому, кто хоть одним глазом увидит этот неистовый разгул…

Шошин и Радзевич остановили упряжку в сквозняковой островной бухточке и, пробираясь сквозь цепкий тальник, поднялись к тому месту, где всего лишь два-три часа назад всё и случилось.

— Так ты говоришь, Цапандин? — почти насмешливо прошептал Шошин на ухо Радзевичу. — Здесь, да? — указал он на неглубокую развороченную лунку, выделявшуюся на ровном насте среди поредевших кустиков.

— Вроде бы, — неуверенно и тоже на ухо прошептал Радзевич, — это самое место.

— Беса рогатого ты грохнул, Иосиф, — Шошин потоптался вокруг… — Даже следа не осталось…

— Да как же это?..

— А так… Ты в Керетово подался, а сюда нагрянули ведьмы, подняли его вот из этой самой лунки и унесли проказника за рога в царственный покой коварного Келе.

— Да-а… — еле слышно прошептал Иосиф.

— Пошли, — Шошин подтолкнул Радзевича, — тут нечистое что-то, кто-то после тебя, по-моему, здесь был…

Не успели ревкомовцы выпить по кружке кипятку после ночной прогулки на Черноусовский остров, как в единственное оконце рубленки требовательно постучали. И на пороге появилась закутанная в пуховый платок высокая женщина. Следом за ней в избу вкатился молчаливый неприветливый Нелькут. Небрежно поколотил себя по бокам, сбивая с кухлянки снеговую пыль, протиснулся к раскалённой плите и подставил окоченевшие руки к огню. Евфросиния, это была она, неторопливо развязала платок, расстегнула овчинную шубу и устало опустилась на лавку.

— Эка куда вас загнали, — сказала, обращаясь к Шошину.

— Временно.

— Может быть.

— Прозябли?

— На дворе май, а метёт зло.

— Я вам кипятку налью? — предложил Шошин.

— Налей… — согласилась Евфросиния. Шошин снял с гвоздиков подвешенные над плитой кружки, разложил на тарелке потемневшие галеты. Извинился:

— А вот сахар кончился…

— Вижу, несладко живёте, — как бы между прочим сказала Евфросиния, по-хозяйски, без тени смущения рассматривая ревкомовское жилище.

— Из какого края путь держите, — поинтересовался Радзевич, — не блуждали?

— С таким каюром разве заблудишься? — скупо улыбнулась Евфросиния и приказала что-то Нелькуту глазами.

Нелькут быстро вышел, неслышно притворив за собою дверь.

— В посёлке скука, — продолжала Евфросиния, — да пьяные опостылели. Решила прогуляться. Весна!.. — Она опустила тёмные ресницы, помолчала и внимательно посмотрела на Волкова. Потом встала, поправила пышные волосы и подошла к нему. Присела рядом, ласково спросила: — Скрутила она тебя?