Николай Ломакин - Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов (сборник)

Михаилу Строгову было приказано смотреть. И он смотрел.

На площадку вырвалась целая туча танцовщиц. Зазвучала странная мелодия, создаваемая сочетанием разных восточных инструментов – в этом оркестре участвовали дутар, род мандолины с удлиненным грифом из тутового дерева, с двумя струнами из крученого шелка; кобыз, нечто вроде виолончели, внизу заканчивающейся штырем, со струнами из конского волоса, вибрирующими под воздействием смычка; чибызга, длинная тростниковая дудка, а также трубы, барабаны и тамбурины, не говоря о гортанных голосах певцов. Нужно упомянуть и своеобразный дополнительный оркестр, создаваемый десятком воздушных змеев: они держались на длинных шнурках, закрепленных посередине, и звенели на ветру, словно эоловы арфы.

Почти тотчас начались танцы.

Плясуньи, все как на подбор, были родом из Персии. Они не являлись рабынями и свободно занимались своей профессией. Некогда они принимали официальное участие в придворных церемониях в Тегеране, но с тех пор, как там воцарилось ныне правящее семейство, их изгнали из страны или, по меньшей мере, стали третировать, так что им пришлось искать удачи на стороне. На них были национальные костюмы и множество украшений. В ушах у них покачивались маленькие золотые треугольнички и длинные подвески; серебряные, отделанные чернью кольца охватывали их шеи; на руках и ногах звенели браслеты, на которыхдрагоценные камни располагались в два ряда; сверкающие подвески со множеством бриллиантов, бирюзы и сердоликов трепетали на концах длинных кос. Пояса, плотно охватывающие талии, скреплялись бриллиантовыми застежками, похожими на перекладину большого епископского креста.

Они очень грациозно исполняли всевозможные танцы, то одиночные, то групповые. Их лица были открыты, но время от времени они накидывали легкую вуаль, и тогда казалось, будто облачко прозрачного газа проплывает перед их сверкающими глазами, как легкий туман по звездному небу. Некоторые из этих персиянок носили вместо шарфа кожаную расшитую жемчугом перевязь, на которой подвешенный уголком вниз треугольный мешочек раскрывался в нужный момент. Из этих тканевых мешочков с золотой филигранью они вытягивали длинные узкие ленты из ярко-красного шелка, на которых были вышиты стихи из Корана. Ленты они растягивали между собой, создавая из них кольцо, по которому другие танцовщицы скользили без остановки и, проходя перед каждым стихом, сообразно заповеди в нем заключенной, то простирались ничком, то взмывали в легком прыжке, словно затем, чтобы занять место среди небесных магометанских гурий.

Но особенно – и это примечательная деталь – Альсида Жоливе поразило, что эти персиянки выглядели скорее отрешенно томными, чем неистовыми: как по характеру, так и по исполнению своих танцев они больше напоминали безмятежных, скромных индийских баядер, нежели страстных обольстительниц Египта.

Когда первое выступление было закончено, снова прозвучал суровый голос:

– Смотри, смотри во все глаза!

Тот, кто повторил слова эмира, рослый уроженец Средней Азии, был не кто иной, как исполнитель смертных приговоров Феофар-хана. Он встал за спиной Михаила Строгова, держа наготове кривую саблю с широким коротким лезвием, одно из тех знаменитых изделий из дамасской стали, что куют прославленные оружейники Карши и Гисара. Стражники между тем принесли и установили рядом с ним треножник с жаровней, на которой горели без дыма несколько раскаленных углей. Легкий парок над ними происходил от сжигания толченых ароматических смол с примесью ладана, которыми посыпали жаровню.

Между тем за персиянками без промедления последовала труппа танцовщиц совсем иного типа, которых Михаил Строгов тотчас узнал.

И, надо полагать, оба журналиста узнали их тоже, поскольку Гарри Блаунт шепнул коллеге:

– Это цыганки из Нижнего Новгорода!

– Они самые! – вскричал Альсид Жоливе. – Сдается мне, что этим шпионкам за зоркость глаз платят побольше, чем за резвость ног!

Как мы знаем, француз не ошибся, приняв этих танцовщиц за агентов секретной службы эмира.

На первом плане в цыганской труппе блистала Сангарра в великолепном, странном и живописном наряде, который еще больше подчеркивал ее красоту. Сама она не танцевала, являясь, как актриса пантомимы, в окружении своих балерин, которые исполняли самые причудливые па, заимствованные в разных краях Европы, коль скоро их племя бродит повсюду: в Богемии, в Италии, в Испании, в Египте. Они плясали под звяканье металлических тарелок, которые держали в руках, и гудение похожего на баскский барабан инструмента, издававшего под их царапающими пальцами пронзительные звуки. Один из таких бубнов трепетал в руках Сангарры, она возбуждала танцовщиц своей игрой, приводя их в исступление, словно фригийских жриц.

Потом вперед выступил юный цыган лет пятнадцати, не больше. В руках у него был дутар, две струны которого он заставлял вибрировать, попросту пощипывая их ногтями. Он запел. На каждом куплете этой песни, чей ритм был чрезвычайно странен, одна из танцовщиц останавливалась перед ним и замирала внимая, но всякий раз, когда доходило до припева, она возобновляла свой прерванный танец, тряся перед юным певцом своим бубном и оглушая его звоном и громкой дробью.

Когда же отзвучал последний припев, плясуньи вовлекли юного цыгана в бесчисленные извивы их танца.

В тот же миг золотой дождь посыпался на них из рук эмира и его приближенных, а также офицеров всех рангов, и к затухающему рокоту дутаров и тамбуринов прибавился звон монет, особенно громкий при их столкновении с тарелками танцовщиц.

– Щедрость грабителей! – шепнул Альсид Жоливе на ухо своему спутнику.

Эти потоком льющиеся деньги впрямь были ворованными, недаром заодно с туманами и цехинами сыпались дукаты и русские рубли.

Затем на минуту воцарилась тишина, и голос палача, положившего руку на плечо Михаила Строгова, снова произнес те же слова, при каждом повторении звучавшие все мрачнее:

– Смотри, смотри во все глаза!

Но на сей раз Альсид Жоливе заметил, что обнаженной сабли в руках у заплечных дел мастера больше не было.

Тем временем солнце уже склонялось к горизонту. Дали за городом мало-помалу окутывали сумерки. Под сенью кедров и сосен сгущался полумрак, и воды Томи, темнеющие вдали, сливались с первыми клубами ночного тумана. Было понятно, что потемки вот-вот подползут и к плато, раскинувшемуся выше городских улиц.

Но в это мгновение на площадь выбежали, запрудив ее, несколько сотен рабынь с зажженными факелами. Цыганки и персиянки под предводительством Сангарры снова появились перед троном эмира, готовые, играя на контрасте, продемонстрировать свои столь разнородные танцы. Вступили инструменты среднеазиатского оркестра, создавая теперь более разнузданную, дикарскую гармонию. Им вторили гортанные голоса певцов. Воздушные змеи, ранее спущенные на землю, возобновили свой полет, унося в вышину целые созвездия разноцветных фонариков. На фоне такой летучей иллюминации, под ветром, к закату посвежевшим, стоны этих воздушных арф звучали громче.