Николай Ломакин - Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов (сборник)

Потом в круг танцующих, чье беснование дошло до предела, ворвался целый эскадрон в военной форме, и тут началась пехотная фантасмагория, создававшая престранное впечатление.

Эти солдаты с обнаженными саблями и длинными пистолетами, демонстрируя что-то вроде эквилибристики, буквально взорвали воздух оглушительными выстрелами, продолжительной пальбой на фоне грома барабанов, рокота бубнов, хриплого пения дутаров. Их оружие, на китайский манер заряженное разноцветным порохом с прибавлением каких-то металлических ингредиентов, выстреливало длинные снопы красного, зеленого, синего цвета, так что можно было подумать, будто все эти люди неистовствуют среди вспышек фейерверка. В известном смысле потеха напоминала танцы, сопровождавшие гимнические песнопения древних греков, разновидность военной пляски, когда вожаки маневрировали между остриями шпаг и кинжалов. Впрочем, возможно, наши предки позаимствовали такой обычай не у греков, а у народов Средней Азии. Но пляска ханских вояк выглядела еще диковинней из-за этих снопов цветного огня, извивающихся над головами танцовщиц, отчего все их блестки вспыхивали огненными точками, подобно искрящемуся калейдоскопу, чьи комбинации бесконечно варьировались при каждом движении плясуний.

Журналист-парижанин наверняка был пресыщен живописными постановочными эффектами, по части коих современный театр столь много преуспел. И все же Альсид Жоливе не смог удержаться от того легкого покачивания головы, которое между бульваром Монмартра и храмом Мадлен означало бы: «Недурно! Весьма недурно!»

Но вот все эти причудливые огни, словно по команде, внезапно погасли, танцы прекратились, самих пляшущих как ветром сдуло. Праздничная церемония завершилась, теперь только факелы озаряли плато, всего минуту назад полное слепящих огней.

По знаку эмира Михаила Строгова вывели на середину площади.

– Блаунт, – Альсид Жоливе обернулся к своему спутнику, – вы уверены, что хотите досмотреть все это до конца?

– Никоим образом, – буркнул англичанин.

– Надеюсь, читатели вашей «Дейли телеграф» не падки на подробные описания казни в восточном вкусе?

– Не более чем ваша кузина.

– Бедный парень! – вздохнул Альсид Жоливе, глядя на Михаила Строгова. – Храбрый солдат заслуживает того, чтобы пасть на поле брани!

– Мы можем что-то сделать, чтобы его спасти? – спросил Гарри Блаунт.

– Ничего мы не можем…

Журналистам вспомнилось, как великодушно Строгов вел себя по отношению к ним, а теперь они знали, через какие испытания он, невольник долга, был вынужден пройти. И что же? Сейчас, среди этих варваров, не знающих жалости, они ничем не могли ему помочь!

Поэтому, не желая глазеть на пытки, уготованные этому несчастному, они зашагали по направлению к городу.

Час спустя журналисты уже выехали на дорогу, ведущую в Иркутск, собираясь примкнуть к русским и с ними продолжить то, что Альсид Жоливе, несколько опережая события, именовал «кампанией реванша».

А между тем Михаил Строгов стоял, устремив гордый взор на эмира и презрительно не замечая Ивана Огарова. Он готовился к смерти, но напрасно было бы искать в нем хоть малейшие проявления слабости.

Зрители, обступившие площадь, также, как штабные офицеры Феофархана, для которых казнь являлась не более чем еще одним развлечением, ждали, чтобы она совершилась. Потом, утолив любопытство, вся эта орда дикарей сможет предаться безудержному пьянству.

Эмир жестом приказал, чтобы Михаила Строгова подвели к террасе. Стражники подтолкнули его, он приблизился, и тогда Феофар на язьже, который пленник понимал, объявил ему:

– Ты пришел, чтобы высматривать, русский шпион. Сегодня ты смотрел в последний раз. Через мгновение твои глаза навеки перестанут видеть свет!

Итак, Михаила Строгова должна была сразить не смерть, а слепота. Утратить зрение – это, возможно, страшнее, чем потерять жизнь! Несчастный будет ослеплен – таков приговор.

И все же, услышав его из уст эмира, Михаил не дрогнул. Сохраняя спокойствие, он смотрел широко открытыми глазами, будто хотел сосредоточить все силы своей души в последнем взгляде. Умолять этих свирепых дикарей о пощаде тщетно, да и ниже его достоинства. Он даже не думал об этом. Все помыслы Михаила сосредоточились на его миссии, непоправимо проваленной, на матери и Наде, которых он больше не увидит! Но он не позволил смятению, терзавшему душу, отразиться на его лице.

Однако потом все его существо захлестнула жажда мести. Он повернулся к Огарову и в порыве ярости выдохнул:

– Иван, предатель Иван, прими мой последний взгляд – это угроза тебе!

Огаров пожал плечами.

Но тут Михаил ошибся. Его глазам не суждено было навеки угаснуть, глядя на Ивана Огарова. Перед ним, выступив вперед, встала Марфа Строгова.

– Мама! – воскликнул он. – Да, да! Мой последний взгляд принадлежит тебе, а не этому ничтожеству! Останься здесь, рядом! Дай еще раз увидеть твое любимое лицо! Пусть мои глаза закроются, глядя на тебя!

Старая сибирячка, ни слова не говоря, сделала шаг вперед.

– Прогоните эту женщину! – приказал Иван Огаров.

Двое солдат оттолкнули Марфу Строгову. Она отшатнулась, но на ногах удержалась, осталась стоять в нескольких шагах от сына.

Палач приблизился. На сей раз с саблей наголо. Эту саблю с раскаленным добела лезвием он только что раскалил на ароматизированных углях жаровни.

Михаилу Строгову предстояло быть ослепленным по азиатскому обычаю – посредством раскаленной сабли, лезвием которой проводят перед глазами осужденного!

Он не пытался сопротивляться. Для него более не существовало в мире ничего, кроме матери, он буквально пожирал ее глазами! В этом последнем взгляде сосредоточилась вся его жизнь!

Марфа Строгова протягивала к нему руки, ее глаза были распахнуты во всю ширину, они глядели на сына!..

Раскаленное лезвие прошло перед глазами Михаила.

Раздался крик отчаяния. Старая Марфа без чувств рухнула наземь.

Ее сын Михаил Строгов был слеп.

Эмир, как только его повеления были исполнены, удалился со всем своим двором. Вскоре на площади не осталось никого, кроме Ивана Огарова и факельщиков.

Уж не задумал ли презренный негодяй оскорбить свою жертву, вслед за палачом нанести Михаилу еще один, последний удар?

Он медленно подошел к Строгову, и тот выпрямился, почувствовав его приближение.

Иван Огаров достал из кармана письмо императора, развернул его и, с величайшей иронией помахивая этим листком перед угасшими глазами царского фельдъегеря, произнес:

– А теперь читай, Михаил Строгов! Прочти и ступай в Иркутск, передай то, что прочел! Отныне Иван Огаров – вот кто настоящий государев посланец!