Зиновий Каневский - ЗАГАДКИ И ТРАГЕДИИ АРКТИКИ

Это тревожило: он не мог не понимать, что кому-то на Большой земле не терпится возложить на него и таких же, как он, ни в чем не виноватых людей, ответственность за срыв предыдущей навигации. По хмурым лицам пилотов, проводивших эвакуацию, по тому, как избегали они глядеть ему в глаза (а среди летчиков был и его давний товарищ А. Д. Алексеев), по их репликам и недомолвкам Рудольф Лазаревич, несомненно, догадывался о том, что ждет его на материке.

18 апреля 1938 г. он издал свой последний приказ по каравану, передав обязанности начальника капитану «Садко» Н. И. Хромцову. Профессор поблагодарил товарищей по труднейшей экспедиции, пожелал удачи остающимся во льдах. И превратился в рядового пассажира. Два дня спустя он занес в дневник: «Вечером было заседание, на которое я не получил приглашения. И не пошел. Потом вернувшиеся с собрания рассказывали, что меня там чистили. Много клеветы и грязи... Не знаю, как дальше работать... Надо крепко держать себя в руках, чтобы не потерять мужества. Лишь бы только выдержало сердце. Иногда мне кажется, что оно готово выскочить из груди, так сильно болит».

Вскоре Самойлович возвратился в Ленинград и вновь приступил к работе в Арктическом институте. Но взгляните на документ, хранящийся ныне у старшей дочери профессора Софьи Рудольфовны. Это письмо на институтском бланке, датированное 4 июня 1938 г.: «Дирекция Всесоюзного Арктического института просит Вас освободить к 6 июня с. г. занимаемый Вашей легковой машиной гараж, арендованный институтом и находящийся на пр. Кирова, д. № 26/28». Подписан этот воистину уникальный документ заместителем директора по хозяйственной части Беляевым — завхоз требует, чтобы директор убрал свою машину из гаража, да поживее! Не может не сложиться впечатления, что т. Беляев хорошо осведомлен о грозных событиях, неумолимо надвигающихся на директора, может быть, даже принимает в них посильное участие...

В августе Самойлович уехал в кисловодский санаторий. Приняли его там прекрасно, почти ежедневно он встречался с отдыхающими из окрестных здравниц, рассказывал им о том, что происходит в Арктике. Рудольф Лазаревич был прирожденным оратором, он завораживал слушателей, и те в прямом смысле слова носили его на руках, осыпали цветами. В один из дней к санаторию подъехала черная легковая машина и увезла профессора на вокзал. Никаких достоверных (подчеркну это особо) свидетельств о его судьбе с тех пор не появилось.

Об аресте «врага народа» Самойловича, о том, в чем его обвиняют, сообщений не последовало ни тогда, ни позже. Известно только, что в одной из столичных тюрем у его жены, приехавшей из Ленинграда, до ноября 1938 г. принимали передачи и деньги, а потом прекратили. Рудольф Лазаревич Самойлович исчез, ушел в небытие, и сам он, и его дела, и память о нем...

Весной 1957 г. его дочери получили справку о том, что приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 4 марта 1939 г. (расстрел с конфискацией имущества) «по вновь открывшимся обстоятельствам» отменен и «дело прекращено за отсутствием состава преступления». Согласно другой справке, выданной в 1957 г. Сокольническим загсом г. Москвы, заключенный Самойлович Р. Л. умер 15 мая 1940 г. Там, где полагается указать причину и место смерти,— чернильные прочерки.

Доверять дате «1940 г.» нет никаких оснований: соответствующим ведомствам, как теперь выяснилось, для статистики оказалось «выгодным» разбрасывать даты подлинных смертей репрессированных людей, дабы 1937—1938 гг. не столь разительно отличались от соседних лет!

...Питомцев «гнезда Самойловичева» в середине 30-х годов, когда исследования Арктики ширилось с каждым днем, с шутливой уважительностью называли «Сборной Союза». Это был цвет полярной науки и мореплавания, одаренные ученые, искусные ледовые капитаны и гидрографы, те, кто прокладывал первые маршруты по трассе Северного морского пути, по Центральной Арктике, по берегам остовов и архипелагов Заполярья. «Сборная» существовала, покуда оставался на свободе ее «играющий тренер». С его исчезновением началась гибель «команды», гибель в самом прямом смысле слова.

Признанным «центрфорвардом сборной» образца 30-х гг. был Михаил Михайлович Ермолаев. Пятнадцатилетним подростком пришел он в 1920 г. к начальнику Северной научно-промысловой экспедиции Самойловичу и добрых полтора десятилетия провел бок о бок с ним и в Ленинграде, и в странствованиях по Ледовитому океану (Рудольф Лазаревич был женат на родной сестре Ермолаева Елене Михайловне). Хорошо помню, как в конце 50-х гг. мой университетский учитель, член- корреспондент АН СССР Вениамин Григорьевич Богоров, услыхав фамилию Ермолаева, воскликнул:

— Слава Богу, что он выжил! Мы вместе плавали в 1935 году на «Садко», Михаилу Михайловичу было тогда ровно тридцать, но все считали его сложившимся, ученым, можно даже сказать — академиком, причем по географии, геологии, геохимии, мерзлотоведению, гляциологии одновременно. А какой интеллект, обаяние, какой это славный и добрый человек! Просто счастье, что он жив...

Ермолаев был рядом с Самойловичем в «Лагере трех кораблей», и кто мог тогда подумать, что совсем скоро многим участникам той экспедиции придется попасть в другие лагеря. Михаил Михайлович, как и Рудольф Лазаревич, возвратился весной 1938 г. в родной Ленинград, к жене, двум сыновьям и дочке, родившейся, пока он дрейфовал в Центральной Арктике. Арестовали Самойловича — арестовали и Ермолаева. При обыске в доме была изъята и уничтожена готовая докторская диссертация «Оледенение Новой Земли».

Забегая вперед, скажу, что после освобождения из заключения и полной реабилитации Михаил Михайлович больше не вернулся к гляциологии. Он стал доктором геолого-минералогических наук, организовав в Калининградском университете единственную, кажется, в стране кафедру географии Мирового океана. Сейчас он живет в Ленинграде, ему уже под девяносто.

Времена стояли удивительные, непостижимые, необъяснимые. Людей хватали, сажали, расстреливали, часто не успев (не удосужившись) даже объявить их «врагами», причем кое-кого вдруг выпускали на волю, чтобы очень Скоро вновь засадить за решетку, на этот раз прочно, обычно — навсегда. Среди таких вот «отпускников» неожиданно для себя оказался и Ермолаев: без всякого объяснения причин его выпустили из тюрьмы домой. Чтобы прийти в себя, он решил ненадолго съездить на юг, отдохнуть вместе с семьей.

С билетами на поезд (самолетами тогда почти не летали) в 1939 г. было ничуть не легче, чем полвека спустя, и тут Михаил Михайлович вспомнил, что он орденоносец (за экспедицию на Новую Землю в 1932/33 г. он был удостоен ордена Трудового Красного Знамени); В специальную кассу для орденоносцев тоже вилась очередь, хотя и много короче. Внезапно стоявший впереди мужчина, случайно встретившись глазами с Ермолаевым, опрометью бросился вон из кассового зала.