Наталья Притвиц - Саянский дневник

Но сейчас он голубой с белыми бурунами, от него веет свежестью и прохладой. Почти посередине реки лежит огромная глыба, уже обточенная водой, на берегах тоже набросаны большие обкатанные камни, живые свидетели того, что Казыр не всегда такой голубой и безмятежный.

Мы ложимся на камни и опускаем в воду руки, лица, пьем, брызгаемся, обливаем друг друга. Мы — это Мика и я, остальные занимаются делом. Танюшка тут же принимается за мытье головы, Владик общелкивает фотоаппаратом все берега, Петя перелезает на большой камень и ложится на нем, так, что нам видна только его рыжая голова с красной повязкой на лбу; а грозный инструктор, встав на фоне слияния Казыра и Кишты, старается придать своей небритой физиономии еще более дикий и суровый вид, чтобы восхищенные потомки не подумали, что Саяны были покорены каким-то мальчишкой-студентом. Таким его и запечатлевает фотоаппарат.

Однако привал есть привал. Возвращаемся к своим рюкзакам и снова пускаемся в путь. Но скоро движение почему-то расстраивается. Идущим сзади представляется необычайная картина — в лесу, насквозь пронизанном солнцем, движутся в различных направлениях олени и люди, последние… почти на четвереньках. Но и идущие сзади тут же принимают такое же положение. Кругом, у каждого пня, под каждым бревном, красуется и манит черника, краснеет брусника, еще издали пахнет черная смородина, призывно выглядывает из-под листьев спелая малина.

Где уж тут думать о тропе! Я до того увлекаюсь, что в погоне за ягодами падаю в кучу бурелома и рву штаны.

Когда, наконец, далеко впереди раздались крики Николая Петровича и почти так же далеко сзади — инструктора и все очнулись, то оказалось, что в своем преступном увлечении мы забрались в такие местечки, откуда выбраться с оленем нет почти никакой возможности — кругом деревья, ямы, бурелом. И прошло еще порядочно времени, пока все олени были выведены на тропу и можно было продолжать путь.

Тропа снова уходит выше. Судя по карте, скоро мы подойдем к мосту через каньон, в котором протекает Большая Кишта. Не доходя метров 500 до каньона на более или менее ровном месте находим остатки балагана. На дереве затеска и надпись: «Здесь, 6.VII.55 г. был лагерь «Спартака». Привет туристам вообще, и мисийцам в частности».

До чего же приятно вдруг получить привет в глухой Саянской тайге! Вероятно, эту надпись сделала группа Рогальского. Сразу после их лагеря начинается спуск.

Перед нами открывается грозное и величественное зрелище. В узкой щели с совершенно вертикальными скальными стенками, на самом ее дне в полумраке ревет и пенится поток. А с берега на берег переброшен легкий деревянный мостик длиной метров шесть, который кажется еще ненадежнее, когда смотришь вниз в кипящую и пенящуюся воду.

У моста надпись: «Мост проверен. Выдерживает оленя и человека». Глубина каньона в этом месте около 25 метров, на дне его темно, но хорошо видны бешеные прыжки воды и острые черные выступы нависающих над потоком скал. Метрах в ста ниже по течению стены каньона расходятся, и Большая Кишта вырывается из каменного плена, чтобы где-то в таежной глуши слиться с могучим Казыром.

Фотографы весьма сожалели, что на фотографии каньон никак не получается. И тут у нашего инструктора родилась гениальная мысль: спуститься в каньон по канату и сфотографировать оттуда. Ему устроили грудную обвязку, и стали на натянутом канате понемногу опускать его в каньон. Когда Сашка, наконец, повис, болтаясь в воздухе и не доставая до стены, ему пытались с моста кричать: «Выдвини объектив! Поверни его направо! Ставь сороковку!»

На обратном пути его тащили дружными мощными рывками, как бабу, которой заколачивают сваи. Один раз даже слегка тюкнули головой об карниз как раз в тот момент, когда Алик крикнул «Стоп!»

16 августа

Несколько десятков метров прошли по тропе, а потом свернули с нее. Ведь тропа идет к устью Прямого Казыра, нам же надо в его верховья, и делать крюк нет смысла.

Только теперь мы поняли, что такое тайга и отсутствие тропы. Всего несколько шагов в сторону — и дорогу преграждает ствол упавшего дерева с угрожающе торчащими во все стороны сучьями. Обходишь это дерево и попадаешь в сплошной завал. На крутом склоне, точно рукой великана, набросаны друг на друга стволы деревьев. Одни топорщатся сухими сучьями, упругими, как стальные пружины и немилосердно рвущими одежду, кожу людей и даже шкуру оленей; другие, уже давно упавшие, превратились в труху, заросли зеленым мхом и предательски проваливаются под ногой; третьи еще прочны, но уже покрылись какой-то слизью и влагой, так что ступившему на них наверняка грозит падение; четвертые, падая, ухватились за соседей и так и остались висеть в наклонном положении, готовые вот-вот рухнуть вниз и все-таки стоящие в ожидании удобного момента. И они повалены в невообразимом беспорядке, громоздятся друг на друга, вздымают кверху вывороченные с землей корневища, переплетаются сухими сучьями — и все вместе образуют такую чертовщину, через которую с трудом пролезает человек, а что делать, когда за спиной рюкзак, а в поводу навьюченный олень.

Идущий впереди Петя почти без передышки работает топором, где обрубая торчащие сучья, где сваливая гнилые деревья, нависшие над головой, где отодвигая уже упавшие. Туго и с оленями — они с трудом перебираются через толстые стволы. Приходится изо всех сил тянуть оленя за повод, подталкивать сзади. Наконец олень решается и передними ногами перескакивает, вернее, переваливается через ствол и повисает на нем, не в силах поднять задние ноги. Опять надо тащить, уговаривать, бить. В другом месте приходится пригибать голову оленя к земле, чтобы он не зацепил рогами за нависающее дерево.

Наконец после крутого спуска мы снова выходим на тропу геологов. Еще немного, и снизу явственно доносится шум воды. Сквозь деревья просвечивает что-то ослепительно голубое. Решив, что это водопад, фотографы кубарем катятся вниз, чтобы запечатлеть его. И запечатлевают, но не водопад, а стремительный, бурный, сверкающий на солнце, пенящийся белоснежными бурунами Прямой Казыр. Сквозь зеленоватую воду просвечивают разноцветные камни, видны огромные глыбы. А на той стороне от воды сплошной стеной стоит тайга.

Дальше тропа проходит по высокому обрывистому левому берегу. Тропа вполне приличная — рубить почти не приходится. Зато идет она, как это у нас принято говорить, серпантином в двух плоскостях, обходя долинки, вырытые безымянными притоками Прямого Казыра. У оленей от беспрестанных подъемов и спусков то и дело съезжают вьюки, приходится останавливаться. На одном из участков тропы вдруг обнаруживаются зернышки риса, целая дорожка. Интересно, кто это так оригинально отмечал свой путь в тайге? Оказывается, мы сами. На одном из передних оленей распоролся вьюк и порвался мешок с рисом. Приходится срочно организовывать ремонт. Через некоторое время караван снова останавливается. Николай Петрович проверяет завьючку оленей. Он встревожен, говорит: «Плохой дорога, совсем плохой». Это мы дошли до первого притока Прямого Казыра, обозначенного на карте. Спуск очень крутой, олени сползают почти сидя на задних ногах, за ними на склоне остается борозда, вскопанная копытами. В узком глубоком распадке шумит небольшой ручей — удивительно маленький по сравнению с выкопанным им углублением. Подъем так крут, что временами приходится прибегать к помощи рук, хвататься за корни, стволы деревьев, кустарник. Олени ведут себя молодцами и карабкаются не хуже людей. А ведь на них 30–35 кг груза!