Жан Франсуа Лаперуз - Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии»

Когда он уже намеревался вернуться на свой фрегат, он увидел, что к берегу пристает пирога с семью туземцами, которых, как казалось, нисколько не устрашала наша численность. Они вытащили на песок свою маленькую лодку и расселись на циновках среди наших матросов с выражением спокойствия на лицах, которое весьма располагало в их пользу.

Двое из них были стариками с длинными седыми бородами [168] Судя по длинным (и, как особо отмечено далее, густым) бородам, эти местные жители принадлежали к народу айнов — древнейшему населению Японских островов и Сахалина. в одеждах из древесной коры, довольно схожих с нарядом малагасийцев. У двоих из семи островитян было одеяние из синей нанки с ватной подкладкой, и формой оно мало отличалось от китайского. Остальные носили длинные плащи, полностью закрытые посредством пояса и нескольких маленьких пуговиц, что освобождало их от необходимости носить кальсоны.

Их головы были обнажены, лишь у двоих или троих была повязка из медвежьей шкуры. Их лица и макушки были выбриты, остающиеся волосы в длину достигали восьми или десяти дюймов, однако их прическа отличалась от китайской моды: китайцы оставляют лишь круглый пучок волос, который заплетают в косу. У всех были сапоги из тюленьей шкуры, с подошвой китайского образца, изготовленной очень искусно. Их оружие состояло из лука, копья и стрел с железными наконечниками.

У старейшего из этих островитян, к которому остальные проявляли величайшее почтение, глаза были очень слабы, и он носил на голове козырек для защиты от слишком яркого солнечного света. Манеры этих островитян были степенны, благородны и очень трогательны.

Мсье де Лангль подарил им излишек того, что взял с собой, и с помощью знаков объяснил им, что ночью он должен вернуться на корабль, однако очень желает прийти снова на следующий день, чтобы сделать им новые подарки. Они, со своей стороны, ответили знаками, что ночуют недалеко и непременно придут на встречу.

Мы предположили, что они были хозяевами складов с рыбой, которые мы обнаружили на берегу маленькой реки и которые стояли на сваях высотой четыре или пять футов над землей. Мсье де Лангль, посещая их, проявил к ним такое же уважение, как и к покинутым хижинам. Он увидел там лосося и сельдь, копченых и засушенных, а также сосуды с маслом и лососевые шкурки, тонкие, как пергамент. Этих запасов было слишком много для потребления одной семьи, и он рассудил, что эти люди торгуют этими товарами.

Было почти одиннадцать часов вечера, когда шлюпки вернулись на борт. Донесение, полученное мной, пробудило мое сильнейшее любопытство. С нетерпением я ждал утра и еще прежде рассвета был на берегу с баркасом и офицерской шлюпкой. Весьма скоро в бухточку пришла пирога с островитянами. Они пришли с севера, где, как мы предположили, находится их деревня. Вскоре к ним присоединилась вторая пирога, и мы насчитали двадцать одного туземца.

В их числе были хозяева хижин, у которых подарки мсье де Лангля вызвали доверие к нам, однако среди них не было ни одной женщины, и мы заключили, что они очень ревнивы. Мы слышали, как в лесу лаяли собаки, — эти животные, по всей вероятности, оставались с женщинами. Наши охотники хотели пойти туда, однако островитяне настоятельно просили нас воздержаться от прогулки в то место, где раздавался собачий лай. В намерении задать им важные вопросы и желая вызвать их доверие, я приказал ни в чем им не перечить.

Мсье де Лангль почти со всеми своими офицерами прибыл на берег вскоре после меня и прежде начала нашей беседы с островитянами. Ей предшествовало вручение разнообразных подарков. Нам показалось, что они придают значение лишь полезным вещам: железо и ткани они ставили выше всего остального. Ценность металлов они понимают так же, как мы: они предпочитали серебро меди, медь — железу, и так далее.

Они очень бедны. Лишь у троих или четверых были серебряные серьги, украшенные синими бусами, в точности такие же, как обнаруженные нами в захоронении возле бухты Терней, которые я принял за браслеты. Другие их скромные украшения были медными, как и в гробнице. Их курительные трубки и огнива были, похоже, китайского или японского изготовления. Первые были из белой меди с искусной отделкой.

Указав рукой на запад, они дали нам понять, что синяя нанка, из которой были шиты одежды некоторых из них, бусы и огниво происходят из страны маньчжуров: имя этого народа они произносили в точности так же, как мы.

Впоследствии, увидев в руках каждого из нас карандаш и бумагу, чтобы составить словарь их языка, они угадали наше намерение. Предвосхищая наши вопросы, они сами показывали нам различные предметы и были настолько любезны, что четыре или пять раз повторяли их название, пока не были уверены, что мы вполне уловили их произношение, а также добавляли имя страны, откуда эти предметы происходили.

Легкость, с которой они угадали наше намерение, склоняет меня к мнению, что им известна письменность. И один из островитян, как вскоре мы увидели, начертил нам карту своей страны, взявшись за карандаш в точности так же, как китайцы держат свою кисть для письма.

Им очень понравились наши топоры и ткани, и они даже не побоялись попросить нас дать им больше. Однако они, как и мы, были очень щепетильны в том, чтобы не взять ничего, что мы им не дарили. Было видно, что их представления о воровстве не отличаются от наших, и я не побоялся доверить им охрану наших вещей. Их строгость в этом отношении была столь велика, что они даже не взяли ни одного лосося из нашего улова, хотя тысячи рыб были свалены на песке — наш улов в тот день был столь же обилен, как и накануне вечером. Нам пришлось несколько раз просить их, чтобы они взяли такое количество рыбы, какое пожелают.

Наконец, нам удалось объяснить, что мы хотели бы, чтобы они нарисовали нам свою страну и Маньчжурию. Тогда один из стариков поднялся и наконечником копья начертил побережье Татарии на западе, идущее почти с севера на юг, а на востоке, напротив и в том же направлении, он изобразил свой остров. Положив руку себе на грудь, он дал нам понять, что нарисовал свою страну. Он оставил пролив между Татарией и островом: повернувшись к нашим кораблям, которые были видны с берега, он показал наконечником, что они смогут пройти там. К югу от своего острова он нарисовал другой и также оставил пролив между ними, указав, что есть еще один путь для наших кораблей.

Его проницательность в угадывании наших вопросов была очень велика, однако даже он уступал в ней другому островитянину возрастом около тридцати лет, который, увидев, что карта на песке стерлась, попросил у нас карандаш и бумагу и нарисовал свой остров. Он назвал его Чока и указал черточкой маленькую речушку, на берегу которой мы тогда находились: он расположил ее на расстоянии двух третей протяжения острова с севера к югу. Затем он обозначил земли маньчжуров, оставив, как и старик, проход в узкой части пролива. К нашему величайшему удивлению, он изобразил в этом месте устье реки Сахалин [169] Река Амур, которую маньчжуры называли Сахалиян-ула — «Черная вода». , название которой эти островитяне произносили почти так же, как мы. Он расположил устье немного южнее северной оконечности острова и отметил черточками, числом семь, количество дней, которое понадобится пироге, чтобы пройти от места, где мы были, до устья Сахалина.