Жан Франсуа Лаперуз - Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии»

Мсье де Лангль, который высадился первым, увидел островитян возле четырех пирог, груженных копченой рыбой. Его матросы помогли им спустить пироги на воду. Он догадался, что двадцать четыре человека, образующих команды пирог, были маньчжурами и что они прибыли с берегов реки Сахалин, чтобы купить эту рыбу. У него состоялась долгая беседа с ними при посредстве наших китайцев, к которым они отнеслись очень доброжелательно.

Как и наши первые географы из залива Де-Лангля, они сказали, что суша, вдоль которой мы шли, была островом, и они называли ее так же. Еще они сообщили нам, что до северной оконечности острова остается пять дней пути на пироге, однако при попутном ветре возможно преодолеть это расстояние за два дня, каждый вечер высаживаясь для ночевки на берег. Все, что мы уже слышали в заливе Де-Лангля, подтвердилось в этом новом заливе, однако в выражениях менее понятных в устах китайца, который служил нам переводчиком.

В укромном месте неподалеку мсье де Лангль обнаружил некое подобие цирка, где были воткнуты в землю пятнадцать или двадцать шестов, увенчанных медвежьими головами. Рядом были разбросаны кости этого животного. Поскольку эти люди не имеют огнестрельного оружия и их стрелы способны лишь ранить, они сражаются с медведями врукопашную, и этот цирк, вероятно, служит напоминанием об их подвигах. Эти двадцать медвежьих голов, явленных взору, отмечают победы, добытые, должно быть, в течение десяти лет, если судить по признакам разложения на многих из них.

Плоды и состав почвы залива Д’Эстена почти такие же, как и в заливе Де-Лангля. Здесь так же много лосося, и у каждой хижины есть свое хранилище. Мы узнали, что эти люди отделяют голову, хребет и хвост и засушивают и коптят оставшиеся части, чтобы продать маньчжурам. Себе они оставляют лишь запах, который пропитывает их дома, утварь, одежду и даже траву, окружающую их деревню.

Наконец в восемь часов вечера наши шлюпки отошли от берега, щедро одарив маньчжуров и островитян подарками. Они вернулись на корабли без четверти девять, и я приказал приготовиться к отплытию на следующий день.

20 июня погода была превосходной. Мы произвели множество измерений широты и расстояния от Луны до Солнца, с помощью которых исправили наше счисление пути за последние шесть дней, со времени отплытия из залива Де-Лангля, расположенного на 47° 49′ северной широты и 140° 29′ восточной долготы, — последняя лишь на 3′ отличается от долготы залива Д’Эстена.

Западное побережье этого острова от 47° 39′ северной широты, на которой мы увидели залив Де-Лангля, и до 52-й параллели идет непосредственно в направлении норд — зюйд. Мы находились от берега на расстоянии менее лье, и в семь часов вечера нас окружил густой туман. Мы встали на якорь на тридцати семи саженях и грунте из ила и мелкой гальки. Берег здесь был более гористый и обрывистый, чем в южной части острова.

Мы не видели ни огней, ни поселений, и поскольку приближалась ночь, мы не посылали шлюпок на берег. Однако впервые после того, как мы оставили побережье Татарии, мы поймали восемь или десять минтаев, что могло означать наше близкое нахождение к континенту, который мы потеряли из виду на 49-й параллели.

Будучи вынужден следовать за направлением одного из побережий, я отдал предпочтение острову, чтобы не упустить пролива, ведущего на восток, если он действительно существует. Это потребовало от нас крайнего напряжения внимания по причине густых туманов, которые рассеивались лишь на очень краткие промежутки времени. Таким образом, я приклеился к берегу, если можно так сказать, ни разу не отдалившись от него более чем на два лье от залива Де-Лангля и до конца пролива.

Мое предположение о близости к нам и побережья Татарии оказалось вполне обоснованным, потому что мы прекрасно различили его, когда видимость несколько улучшилась. Пролив начинал суживаться на 50° широты, и в этом месте его ширина была не более двенадцати-тринадцати лье.

22 июля вечером я отдал якорь в одном лье от суши на тридцати семи саженях и илистом грунте. У меня на траверзе было устье маленькой реки, от которой в трех лье к северу виднелся весьма примечательный горный пик. Его подножие находилось на морском берегу, а вершина, с какой стороны ни посмотреть, сохраняла вполне правильные очертания. На нем росли деревья и травы до самой верхней точки. Я назвал его пиком ла Мартинье, поскольку его склоны были прекрасным местом для ботанических изысканий, которые ученый с этим именем избрал своим поприщем.

Поскольку после залива Д’Эстена я не видел на берегу никаких признаков обитания, я пожелал рассеять все свои сомнения на сей счет. Я снарядил четыре шлюпки двух фрегатов под командованием мсье де Клонара, капитана флота, и приказал ему разведать бухточку, в которой мы заметили устье маленькой реки.

Он вернулся в восемь часов вечера, и все его шлюпки, к моему величайшему удивлению, были наполнены лососем, хотя экипажи не взяли с собой ни лесок, ни сетей. Этот офицер доложил мне, что он высадился в устье речушки, ширина которой не превышала четырех туазов, а глубина — одного фута. Он обнаружил там такое обилие лосося, который покрывал собой все дно, что матросы ударами палок всего за один час смогли оглушить до тысячи двухсот рыб. Кроме того, он обнаружил две или три покинутые хижины, построенные, как он предположил, маньчжурами из Татарии, которые имеют обычай приходить в южную часть острова с континента ради торга с островитянами.

Растительность здесь была еще более буйной, чем в тех заливах, где мы высаживались. Деревья достигали огромных размеров. Сельдерей и кресс-салат в обилии росли на берегах реки. Последнее растение мы видели впервые после нашего отплытия из Манилы. Еще можно было наполнить несколько мешков ягодами можжевельника, но мы отдали предпочтение травам и рыбе.

Наши ботаники собрали большую коллекцию довольно редких растений, и наши минерологи привезли огромное количество кристаллов шпата и других любопытных камней, однако они не обнаружили ни марказитов, ни пиритов — ничего, говоря коротко, что указывало бы на наличие здесь какой-либо металлической руды. Ели и ивы росли здесь в намного большем числе, чем дубы, клены, березы и деревья боярышника. Если бы другие путешественники высадились здесь на несколько месяцев позже, они смогли бы собрать на берегах реки огромное количество смородины, земляники и малины, которые были еще в поре цветения.

Пока команды наших шлюпок пожинали этот обильный урожай на берегу, мы, на борту кораблей, выловили столько минтая, что его количества было достаточно, чтобы обеспечить нас свежим питанием в течение недели. Я назвал эту речку Лососевым ручьем. На рассвете мы снялись с якоря. Я продолжал идти очень близко к острову, который никак не заканчивался, хотя все, что мы видели, позволяло мне надеяться на это.