Евгений Абалаков - На высочайших вершинах Советского Союза

Воронов внимательно посмотрел на него, по план одобрил.

Наобедались так, что шевелиться стало трудно. Вечером начальство от ужина отказалось. А я в уютной палатке Николая Михайловича долго пью чай и веду разговор.

11 августа . С рассветом идем вверх с Сарминым и двумя носильщиками («свита» Сармина, несущая его вещи). Чуть облачно и тепло. Взяли хороший ход. У ледопада Сармин запросил пощады.

Выше ледопада распрощались. В назидание Сармин сказал:

— Вы там нажимайте!..

Я улыбнулся.

Андрея еще не видно. Спуск пришлось прорубать. Лестница едва держится. Спускаться жутко.

Облака полезли гуще. Хорошим шагом подошел к лагерю. В большой палатке бурное производственное совещание. Сегодня простой: нет буров. Все забойщики идут вниз. Отправлено послание с требованием поднять на Стену кузницу — это единственный выход из тяжелого положения. Гордей ушел ругаться с Сарминым.

Пришли пять носильщиков с амонитом и письмом в решительном тоне от Миляева.

Я ухожу прорубать ступени, прочищать траншеи. В усердии порвал ледорубом штаны.

Пошел снег. Все кругом заволокло снежным туманом. Вечером спим на богато разостланных полушубках в большой палатке.

13 августа . Птенчик с усердием рубит с утра. Носильщики что–то очень долго не появляются. Утро ветреное. Кругом все в густой желтоватой дымке.

К двенадцати часам подошли четыре забойщика, носильщики и… кузнец. Вот это хорошо.

Принесли письма. Но лучше бы их, не было. Краткое и бестолковое сообщение о том, что с ребра Дых–тау при осмотре пути сорвался московский художник, мастер–альпинист Александр Малейнов [26] Брат Андрея Малейнова. . Труп был найден вечером у подножья.

Погиб Шурка?!! Глаза застилает, а рука невольно сжимается в кулак. Шурка!..

Тут же целая пачка соболезнований Андрею.

Пришел Птенец. Молча передаю письмо с горестным известием.

Решили написать Андрею на Рама, чтобы он шел в юрту, ни о чем пока не сообщая.

Вторую записку адресовали ему же в юрту. В ней робко написали, что если он захочет, пусть не раздумывая едет в Москву… (Не умею я эти штуки писать…).

В Тамынген он, видимо, спустится 16 августа. Написали Миляеву, просили встретить Андрея теплее. Наверное, там тоже будут письма…

Опять погибла прекрасная молодая жизнь! Тяжело и дико… И наверняка, почти наверняка, по ошибке, по глупости окружающих.

Есть послание от топографа Константина Дмитриевича, просит поставить вехи на вершине Стены. Уже поздно, да и охоты после тяжелого известия нет никакой. Однако и сидеть невозможно…

Взял ледоруб и пошел рубить ступени. Рубил долго и исступленно. Руки намозолил так, что плохо гнутся. Уже совсем темно. Птенец кричит: «Кончай». Кончил. Вырубил около 90 ступеней.

Долго сидим у костра, ожидая запоздавший ужин (он же и обед).

Эх, Шурка!..

14 августа . Ветреное утро. Хмарь немного разошлась. Довольно рано пришли четверо забойщиков во главе с Гордеевым. Кузнец заправляет буры в новой кузнице.

Птенец рано ушел рубить ступени, просил через три часа его сменить.

После обеда иду сменять Птенца. На этот раз он прорубил действительно хорошо ступеней 75. Увидев меня, ни слова не говоря, пошел обедать. Вскоре показались забойщики. Быстро рублю, чтобы они могли пройти. Прорубил сильно оползшую тропу.

Оказалось, что ступени, вырубленные еще сегодня Птенцом, зверски заплыли. Прорубаю их, а затем уже свои. Кроме того, спустился к нижней траншее, вырубил и ее.

Управился лишь к заходу солнца. Коханчук взрывает уже в сумерках.

16 августа . С рассветом отправляюсь ко второму перевалу. Носильщики говорят, что там спускаться стало почти невозможно.

Хорошее тихое утро.

Действительно, лестница оказалась сползшей и добираться до нее непросто. Вырубил солидную траншею со ступенями и с подошедшими носильщиками подтянул лестницу.

Солнце уже осветило половину вершин, когда я двинулся к лагерю.

Шел в хорошем темпе. По пути внимательно осматривал южное плечо Ужбишки — явилась мысль взобраться и обследовать ее. Гребень и крутой выход на вершину вполне приемлемы и во всяком случае неизмеримо легче и приятнее восточного гребня. Впрочем, и по восточному подъем возможен, но с риском, ибо склон ледяной и не менее 50–55°.

В лагере немало удивились, когда узнали, что я уже успел поработать на втором перевале. Пришел забойщик и сильно вымотавшийся Трухманов. В лагере с появлением этого веселого пария сразу стало как–то оживленнее. Явилась первая смена. Гордей объявил, что Птенец отводил воду и ступени поэтому не прорублены. Просил опять меня на подмогу.

Обучаю узлам и «прусику» новеньких рабочих. Лезут до крайности робко, в коленках дрожание. Прорубил 270 ступеней и вычислил всю трассу. Провозился до глубокой ночи. Вернулся в лагерь. Коханчук подрывает при лунном освещении.

Намечаем с Птенчиком подъем на Ужбишку.

18 августа . Ветреное утро, и выход на Ужбишку не состоялся. Пришел Саты—Валды. Писем нет. Говорит, что внизу в кибитке почти пусто. Сармин «рассортировал» всех: один из топографов на Черной горе, Миляев должен отправляться на Джау–кая (чему он очень рад). Сам Сармин спустился на Каравший, видимо, встречать Воронова. В Тамынген прибыл профессор Григорьев.

После ухода второй смены опускаюсь вместе с Константином Дмитриевичем и Птенцом к жиле. Константин Дмитриевич лезет с прибаутками, но очень робко. Я прорубил ступени к первому левому выходу, однако в последний момент топограф раздумал и полез на правый выход, судорожно перебирая кошками. Мы с Птенцом продолжаем рубить дальше. Прорубили до конца, затем вырубили тропу и спустились в забой. Печи выглядят уже солидно, метра по два. Забойщики, скрючившись целиком, сидят в них. Глухо разносятся удары кувалды.

С верхнего выступа топограф спихнул здоровенный камень и тот, с грохотом стукнувшись о край жилы, перескочил тропу. Удачно! Птенец привел Константина Дмитриевича в забой. С опаской и удивлением осматривает топограф печи.

Когда ушли рабочие, Коханчук приступил к взрывам. Ребята нарочно задержали топографа, упрятав его за выступ в «чайхане». Коханчук перебегает от одной печки к другой, поджигает шнуры и затем уже быстро переходит к нам. «Ну и герой», — удивляется Константин Дмитриевич.

Из третьей печи, как из кратера вулкана, вырывается столб черного дыме, камней, осколков, летящих далеко вперед. Резкий подземный гул сопровождает взрыв. И почти подряд еще три взрыва. Затем, несколько слабее, гремит вторая печь. И, наконец, первая печь, наиболее близкая к нам. Эта рвет небывало мощно, с подземными толчками и гулом.

Константин Дмитриевич испуган, взволнован и… доволен. Замерзли. Быстро идем вверх. Топограф лезет медленно, но боязнь, что я могу уйти, подгоняет его.