Йозеф Кац - Таллин. Любовь и смерть в старом городе

Подлинной же «Мариинской горой» в средневековом Ревеле мог бы быть холм Тоомпеа. Хотя название это он и не носил, здесь располагался и собор, посвященный Деве Марии, и Мариинская гильдия.

Единственный в Средние века общественный колодец на территории Верхнего города назывался Мариинским — под защиту матери Иисуса источник воды был передан для пущей надежности.

Впрочем, к именам жен ревельских обывателей, запечатленным в названиях летних усадеб, это отношения уже не имеет.

…Жаркий летний вечер — никто, правда, не может сейчас уже сказать, какого точно года — запомнился ревельским обывателям надолго. В парке загородной усадьбы Левенру, славной своим кегельбаном, кондитерской, заведением минеральных вод, а пуще всего — павильоном для бальных танцев, случилось чрезвычайное происшествие.

Некий щеголеватый морской офицер осмелился пригласить на танец даму, явившуюся на бал с ремесленным подмастерьем: надо сказать, хозяин радушно позволял посещать свою «дачу» всем, лишь бы только одеты те были прилично. Кавалер ответил военному дерзко, офицер схватился за шпагу, ремесленник взял в руки увесистое кресло… Кто кого ударил первым — за давностью лет уже и не упомнишь. Да только вызванный из города медик констатировал две смерти разом.

Именно это печальное событие, по мнению публицистов конца XIX века, ознаменовало собой закат некогда популярнейшего у горожан места загородного отдыха. А следом — и всей традиции благоустройства летних усадеб.

Понято, что это — не более чем легенда: то же поместье Левенру было выкуплено у былых владельцев купцом Фридрихом Нольте и превращено в мануфактуру по изготовлению уксуса, селитры, краски и, внезапно… шоколада уже в 1804 году.

Скорее всего, интерес к далеким предкам последующих «дач» начал угасать после того, как горожане открыли для себя прелесть морских купаний: большинство летних усадеб располагалось достаточно далеко от побережья.

В условиях зарождения капиталистической экономики преобразовать былые места отдыха в приносящие доход предприятия оказалось банально выгоднее — «дуэль» офицера с подмастерьем тут вовсе ни при чем.

К началу двадцатого столетия практика присвоения загородным усадьбам женских имен в Таллине полностью угасла. В отличие, например, от Пярну, где она дожила чуть ли не до Второй мировой войны.

Суждено ли красивой традиции возродиться еще раз? Делать какие-либо прогнозы трудно. Но если таллинские мужья любят своих жен не меньше, чем двести лет тому назад, шанс имеется.

Усадьбы Маарьямяги и Анненхоф расположены по пути или же в самом районе Пирита, Климентиненталь — на обрыве над парком Кадриорг; Луизенталь — практически в самом центре современного Таллина.

Однако абсолютное большинство предшественников нынешних дач располагались к юго-западу от городских стен — вдоль нынешних улиц Эндла, Тонди, Мустамяэ теэ: на территории района, называющегося Кристийне.

Историческое его имя — Кристиненталь: долина Кристины. Среди горожан-эстонцев бытовал топоним «Кристинеский покос», что, собственно, соответствовало истине: еще и в конце позапрошлого века здесь косили сено, заготавливая на зиму фураж.

Покос площадью в добрых четыреста с лишним гектаров долгие годы был камнем преткновения в земельных спорах между городской общиной и наместником замка Тоомпеа — каждый считал его своим исконным владением и отдавать соседу не хотел.

Конфликт, тянувшийся едва ли не через все Средневековье, удалось разрешить лишь в середине семнадцатого столетия: трехлетняя тяжба в надворном суде Стокгольма волей правящей королевы Кристины была благополучно разрешена в пользу таллинцев.

Благодарные отцы города навсегда увековечили имя своей покровительницы на карте Таллина. А затем — разбили полученную в пользование землю на сорок девять земельных участков, разыгранных между ратманами и гильдейскими старейшинами.

Полученные наделы вскоре были обнесены изгородями и превращены в загородные сады. К концу шведского времени пятнадцать из них стали летними усадьбами — предшественницами тех, что носили позже имена бюргерских жен.

Следует отметить, что сама королева Кристина замужем так никогда и не была, хотя претендентов на руку и сердце дочери монарха-полководца, «Северного льва» Густава II Адольфа, правительницы динамично развивающейся сверхдержавы тех лет, хватало.

Кристина отказала всем, открыто заявив, что намерена хранить вечное девство по примеру королевы Елизаветы Английской. А в двадцать восемь лет и вовсе официально отказалась от престола.

Покинув родину инкогнито, в мужском платье, она после долгого путешествия добралась до Рима, где еще раз шокировала всю Европу — отреклась от протестантизма в пользу католичества.

Сложно даже представить себе, какие сплетни и пересуды породили известия об эскападах бывшей королевы-благодетельницы в провинциальном Ревеле середины XVII века…

Таллин — если судить по его названию — город датский. Однако назвать его детским оснований имеется предостаточно.

В самом деле: где, как восклицал некогда киногерой, теперь те датчане? С детьми же в Таллине встретишься на каждом шагу: в оформлении фасадов, в топонимике, в городских преданиях.

Если верить им, дети не просто жили в городе во все времена, но и принимали самое непосредственное участие в формировании его архитектурного облика — правда, не всегда по собственной воле.

Город, выросший на берегу Таллинской бухты, большую часть своей биографии мечтал стать островом — частью суши, со всех сторон окруженной водой.

К середине восемнадцатого столетия мечта эта практически осуществилась: ломаная линия городского рва замкнулась вокруг бастионов, равелинов и куртин, укрепляя в горожанах чувство собственной безопасности.

Специалисты и по сей день спорят — был ли год, когда все отрезки Таллинского рва оказались одновременно заполнены водой. Фольклор в спор не ввязывается — он старается объяснить, почему «островной» период в истории города оказался столь недолгим.

Рассказывают, что как-то на закате летнего дня горожане прогуливались на крепостных валах: в мирное время комендант Ревеля вполне дозволял это. Чинно вышагивали отцы семейств, степенно совершали моцион старики, щебетала молодежь, дурачилась ребятня.

Вечернюю идиллию нарушило появление незнакомца, самим обликом выделявшегося на фоне беззаботной публики. Чем-то древним, суровым, тревожным веяло от него — словно из средневекового могильного склепа, ненароком вскрытого при ремонтных работах.