Виталий Волович - На грани риска

У белков и жиров было множество защитников, и появление пеммикана было этому свидетельством. А Шеклтон, например, считал, что "сахар является в высшей степени ценным теплообразующим веществом, и поэтому его суточная норма была доведена до двухсот граммов". К углеводной диете склонялись некоторые американские и английские ученые, полагавшие, что человек, питающийся одними углеводами, значительно лучше переносит низкие температуры до минус тридцати градусов.

В разгар поисков мне случайно попалась на глаза небольшая книжечка "Питание папанинцев на дрейфующей льдине". Автором ее был М. Ф. Беляков директор Московского института инженеров общественного питания, который непосредственно руководил заготовкой продовольствия для дрейфующей станции "Северный полюс". Я почерпнул там немало ценных советов. Жаль только, что познакомился с ней я слишком поздно, когда основной запас продуктов был уже отобран и получен. Единственно, в чем у меня не было сомнений - в необходимости как можно лучше запастись витаминами. Их я набрал сколько мог - драже, таблеток, экстрактов.

13 января

– Ну и мороз, - сказал Яковлев, подсаживаясь к камельку так близко, что в воздухе запахло паленым мехом унтов. - Сорок девять градусов, аж дух от холода захватывает.

– Такой температуры у нас, пожалуй, за весь дрейф еще не было, - сказал Гудкович.

– Кому можно посочувствовать, так это Николаю Алексеевичу. Достается ему на астрономической площадке.

– Достается, точно сказано, достается, - произнес Миляев, входя в кают-компанию. - Сейчас ветер поднялся. Прямо кровь стынет. Кстати, Михал Михалыч, мне помощники нужны. Раз началась пятнадцатисуточная станция, значит, координаты придется брать не меньше как четыре раза в сутки.

– Есть желающие добровольцы? - спросил Сомов.

– Поможем, Михаил Михайлович, - отозвалось сразу несколько голосов.

– Тогда Гудкович, Щетинин, Дмитриев и Волович переходят, Николай Алексеевич, в ваше распоряжение. Очередность сами установите.

– Я, Михал Михалыч, вот о чем беспокоюсь, - сказал Яковлев, протирая очки. - В ассманах ртутные термометры, и они такого мороза не выдержат. Вчера ненароком схватился за резервуар, а он возьми и тресни.

Никто и не предполагал, что такая температура может быть в центре океана. "Может, и вправду здесь новый полюс холода находится", - сказал Никитин.

– С меня достаточно географического, - сухо сказал Курко.

Мне невольно вспомнилась фраза из дневника известного датского полярного исследователя Эйнара Миккельсена: "Если бы полярные путешественники существовали во времена Данте, он, наверное, не преминул бы устроить в аду отделеньице, где бы царил мороз, непрерывно бушевал леденящий шторм и где злополучные грешники были бы обречены брать "высоты" и "углы" с помощью теодолита".

Однако событие, происшедшее несколько часов спустя, показало, что мороз страшен отнюдь не всем.

Я уже готовился отправиться в "объятия Морфея", как вдруг вспомнил, что в кают-компании не выключен свет. "Курко узнает - житья не даст", - подумал я и, проклиная свою рассеянность, натянул куртку. Небо вызвездило. От мороза захватывало дыхание. У самой палатки меня привлекли странные звуки. Какая-то возня, шорох, сопение. Я огляделся. "Наверное, показалось", - подумал я и направился к кают-компании. Но звуки повторились, и на этот раз я отчетливо разобрал тонкое попискивание. "Неужели Майна ощенилась? Вот тебе и раз. Мороз сорок девять градусов. Да они вмиг закоченеют". Я направил луч фонарика туда, откуда доносились эти звуки, и увидел между ящиками и палаткой Майну, прижавшуюся к Ропаку. А под ней шевелились темные комочки.

Бросив банки, я помчался в палатку, разбудил Гудковича, и мы вместе, прихватив с собой старую ватную куртку, вернулись к складу.

Еще немного, и щенята бы насмерть замерзли. Закутав их потеплее, я потащил шевелящийся сверток к нам, в "аэрологическую". Майна бежала рядом, благодарно повизгивая. Мы устроили новорожденных на оленьей шкуре, которую Дмитриев уже расстелил рядом с газовой плиткой. Майна свернулась в клубок, и крохотные живые комочки, перебирая лапками, поспешили прижаться к ее теплому животу. Время от времени она поднимала голову и, оглядев своих младенцев, нежно облизывала их влажные тельца.

14 января

Ну и молодец Комар. Просто поражаешься его неутомимой изобретательности. Вот и сегодня после ужина он вдруг поднимается из-за стола, задумчиво глядя на камелек.

"Доктор без горячей воды мается, а мы зазря бензин палим, - говорит он. - А ведь и работы здесь всего ничего".

Комаров подошел к камельку, завернул краник подачи топлива и, ни слова не говоря, вышел из кают-компании. Вскоре он возвратился с дрелью под мышкой, держа в руке большой жестяной круг, вырезанный из банки из-под пятнадцатисуточного пайка. Поплевав на металл и убедившись, что камелек остыл, он повалил его на бок и принялся сверлить дырки вокруг головки. Затем, вооружившись молотком и зубилом, он ловко разрубил перемычки между отверстиями, и головка отвалилась.

– Вот и всех делов-то, - сказал он, довольно потирая руки.

С помощью Зямы он водрузил камелек на старое место, прикрыл сверху жестяным кругом, скомандовал: "Давай, Иван, неси бак со снегом", - и присел на скамью, довольно поглядывая на плоды своих рук.

20 января

Запасы бензина тают. Поэтому стоило Комарову вспомнить, что где-то под снегом спрятаны две бочки с керосином, как Сомов приказал немедленно их разыскать. О если бы кто-нибудь мог предположить, сколь пагубными будут последствия этого опрометчивого решения. Едва я открыл краник и поджег вязкую керосиновую струйку, как из трубы повалил клубами черный густой дым. Ветер подхватил облако сажи и расстелил его по окрестным сугробам.

Первым примчался Яковлев.

– Доктор, - крикнул он, - кончай это безобразие! Ты нам всю рабочую площадку загадишь. А что здесь будет весной? Потоп. Все к черту растает.

Но предстоящий весенний потоп меня мало беспокоил. Гораздо важнее, что камелек не желает работать на керосине. Густая жирная сажа забивала широкое жерло трубы, похожей на самоварную, и я то и дело вынужден был прочищать ее, орудуя поварешкой.

Перед обедом на камбуз заглянул Курко. Выслушав рассказ о моих мытарствах, он предложил воспользоваться способом, который применял кто-то из его родственников. Я слова сказать не успел, как он полез на крышу с кастрюлей воды и вылил ее содержимое прямо в трубу. Раздался взрыв. Кверху поднялся столб пара, смешанный с сажей; труба полетела в одну сторону, камелек - в другую. Из топки вырвались языки пламени и, лизнув полог, поползли вверх по брезенту.

Пожар!!! Я кинулся в тамбур к огнетушителю. Издав странное шипение, он выплюнул тоненькую струйку пены и затих. Отшвырнув огнетушитель в сторону, оставляя на скобе примерзшие к металлу клочки кожи с пальцев, я схватил стоявшее на плитке ведро с водой и выплеснул ее на огонь. Пожар удалось быстро потушить, но на кают-компанию было страшно смотреть. Все было в дыму, копоти, пол залит водой, со стенки свисал обгорелый брезент. Сам я с головы до ног вымазался в саже и растерянно стоял посреди учиненного разгрома.