Александр Дюма - Дочь маркиза

Если прижаться ухом к земле, наверно, можно было расслышать, как в лоне всеобщей матери-земли бьет ключом жизнь и зреют весенние цветы и летние плоды.

Ева обняла свою любимую яблоньку и стала целовать ее ветки. Яблоня, чьими наливающимися соком плодами она любовалась, ручей, в котором она впервые увидела себя, придя попить воды вдвоем со Сципионом, — были самыми старыми ее друзьями. Потом она пошла в грот фей посмотреть на водоем с чистой прозрачной водой, где она купалась в жаркие летние дни и где в ней впервые проснулась стыдливость, говорившая не только о пробуждении ума, но и о пробуждении женственности.

Оттуда она спустилась к увитой виноградом беседке; там пока не было заметно никаких признаков жизни: виноградная лоза, содержащая растительный сок, так похожий на нашу кровь, пробуждается последней; кусты жасмина, которые облюбовал соловей, были еще совсем без листьев.

Но пока не прилетел весенний виртуоз, эти кусты дали приют малиновке — деревенской певунье, призванной радовать своим присутствием и утешать своим щебетом, когда нет солнца и другие птицы молчат.

Вспоминая промчавшиеся дни, Ева с любовью смотрела, как эта милая гостья своим живым любопытным глазом, не менее умным, чем у славки и соловья, смотрит на человека, в котором не привыкла видеть врага.

Был ли то новый обитатель сада или прелестная птичка уже бывала здесь в его счастливые дни? Птичка подлетела близко к Еве, и девушке очень хотелось верить, что та узнала ее и тоже хочет отпраздновать ее возвращение.

Ева вернулась в свой рай, но проступок ее сделал этот рай унылым и пустым, и тот, кого она ждала, трепеща не столько от любви, сколько от страха, вовсе не соучастник ее проступка Адам, но ангел с огненным мечом, посланец Божий, который придет простить либо покарать ее.

Что есть нежные лучи солнца: улыбка всепонимающего Бога или ровное спокойное тепло бесчувственного светила, выполняющего привычную работу?

Она хотела узнать великую тайну прощения; она спрашивала все вокруг: светящийся шар, который, бледнея, катился к западу; облако, которое он обагрял своими последними лучами; цветок, который распускался прежде листка, — все, вплоть до маленькой пташки, которая подлетала к ней в это мгновение покоя и тишины и улетала при малейшем ее движении или легчайшем ее вздохе.

Ничто не давало ей ответа на вопрос: где добро, где зло — всюду одно лишь сомнение.

Вопрос Монтеня «Что я знаю?», окутывающий природу, словно пелена, закрывал от Евы будущее, с каждой минутой становясь все плотнее.

Какой-то голос позвал ее.

Это был голос Марты; темнело, било четыре часа, и старая служанка, точная как часы, пришла сказать ей, что обед подан.

Именно за столом Ева чувствовала себя особенно одиноко. В прежние времена часто случалось, что Жак был погружен в свои опыты и надеялся наконец найти решение проблемы, над которой давно бился; оно всякий раз ускользало от него в последний момент, как это обычно и бывает, поэтому он просил передать Еве, чтобы она завтракала без него, и не выходил к столу; но он все-таки был близко, и Ева знала: их разделяет только потолок.

Но к обеду Жак всегда выходил, это был истинный час счастья, час, когда он вновь обретал Еву, от которой отдалялся физически, затворившись в одиночестве, и отрешался мысленно, предавшись работе, поглощавшей все его внимание.

За столом он вновь видел ее глазами, вновь обретал сердцем, и, как у ребенка, на мгновение омраченного учением, лицо ее вновь становилось счастливым и безмятежным.

Но теперь Жака здесь не было; теперь уже не занятия наукой, а воля удерживала его вдали от нее. Вернется ли он? Когда он вернется? С каким чувством он вернется?

Ева все время гнала от себя эти мысли, но они, как сизифов камень, вновь и вновь падали ей на сердце.

Утром Еве был подан обычный завтрак, теперь ее ждал обычный обед. Он был точь-в-точь такой же, как если бы Жаку предстояло разделить его, и только отсутствие второго прибора на привычном месте говорило о том, что Жака здесь нет.

Марта вошла, чтобы унести пустую посуду.

— О Боже мой! — воскликнула она. — Как вы мало съели, дорогая барышня!

— Я не то чтобы мало съела, просто я ела в одиночестве, — ответила Ева.

— Но что же мне делать с тем, что осталось?

— Завтра вы позовете какую-нибудь бедную женщину и отдадите ей и ее детям все лишнее.

— Впредь вам подавать обед как обычно?

— Да, — сказала Ева, — я разделю его с бедными, и будьте покойны, дорогая Марта, Жак не будет сетовать на слишком большие расходы: как вы видите, эти деньги не пропадут.

— Вы правы, мадемуазель, раньше он был таким добрым!

— Теперь он еще добрее, Марта.

— О, это невозможно! — воскликнула славная женщина.

— Надеюсь все же, что это так, — сказала Ева, подняв глаза к небу. После обеда Ева пошла в лабораторию, зажгла свечу и поставила у окна так, чтобы ее было видно с улицы.

— Люди подумают, что господин доктор приехал! — сказала Марта.

— Тем, кто будет приходить, говорите, что он еще не приехал, но скоро приедет, и бедняки будут знать, что он поможет им в борьбе против всех зол, какие им грозят, и даже против блага, которое они не ценят, — против смерти.

— Почему вы говорите такие странные вещи, мадемуазель? — спросила Марта. — До вашего отъезда я от вас ничего подобного не слышала.

— Марта, я вовсе не уезжала, меня увезли силой. Я целых три года не видела того, кто был для меня всем — моего Бога, моего господина, моего короля, моего кумира, единственного человека, которого я любила и когда-нибудь буду любить!

Она чуть не крикнула «и который меня не любит», но ей стало стыдно, и она промолчала.

Поставив свечу на то место, куда Жак ставил свою лампу, она предалась мечтаниям.

Однако бедняки уже увидели свою звезду; пока Ева сидела в лаборатории, в дверь дважды или трижды стучали.

Это были бедняки, которые спешили на свет спасительного маяка и уходили ободренные, узнав, что Жак пока еще не приехал, но скоро приедет.

Ева спустилась вниз, оставив зажженную свечу в лаборатории. Она шла по лестнице, залитой лунным светом; нынче вечером луна была яркая — не то, что накануне. В спальне ее ждала Марта.

Старуха не узнавала веселого послушного ребенка в этой грустной и странной девушке.

Два или три раза Ева чуть не выдала Марте свою тайну. Эта тайна несомненно объясняла ее грусть, и Марта хотела узнать ее, поскольку была уверена, что сумеет утешить Еву.

Ева не разлюбила Жака, наоборот, ее любовь к нему доходила до обожествления, но не может же быть, чтобы Жак разлюбил Еву. Как не любить этого прелестного ребенка, ставшего еще очаровательнее, чем прежде?

Марта решила подождать, она была уверена, что тайна раскроется, и довольно скоро: ведь Жак должен приехать со дня на день. Ева показалась ей более спокойной, чем вчера, и добрая старуха подумала, что у Евы переменилось настроение оттого, что Жака осталось ждать совсем недолго.