Питер Акройд - Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Что его действительно волновало – так это как укрыть от нападок своих коллег-министров, среди которых, кстати, находились и его личные враги. Путем запугивания и подкупа свидетелей удалось добиться снятия всех обвинений с главных подозреваемых. Уолпол действительно стал своего рода заслоном, за которым могли укрыться сильные мира сего, при этом могущество премьер-министра заметно укрепилось. Весной 1721 года Роберт Уолпол вновь стал первым лордом Казначейства, обладая теперь беспрецедентным авторитетом. Все дороги вели к нему. Последовавший период часто называют «эпохой Уолпола» или «эпохой стабильности». В течение двадцати одного года он оставался самым влиятельным министром в стране, способным совмещать политическое величие с экономическим достоинством так, как это еще никто и никогда не делал. У него не было партии. У него была лишь поддержка короля, независимые члены парламента и сторонники двора, на которых он мог полагаться. Поэтому Уолпол всегда действовал с величайшей осторожностью. Ему требовалось уравновесить различные силы внутри государства, чтобы сохранить свое господство; ему приходилось ублажать финансистов и аристократов, несогласных купцов и англиканское мелкопоместное дворянство.

Называть этот период «эпохой стабильности» будет, пожалуй, избитой истиной. В конце концов, именно стабильность имела для Уолпола первостепенное значение. Однако вряд ли можно утверждать, что это была его единоличная заслуга. Немаловажную роль играла преемственность протестантской династии курфюрстов Ганноверских и отсутствие угрозы возвращения к власти Стюартов. Спокойствие финансистов и купцов объяснялось множеством нетривиальных возможностей зарабатывать деньги и расширять торговлю. Англиканство, хоть и полюбившееся не всем, было удобной религией и получило широкое распространение. Семилетний акт, предусматривавший проведение всеобщих выборов не чаще одного раза в семь лет, обеспечил период спокойствия. Межпартийные разногласия и религиозный пыл, таким образом, не выходили за границы дозволенного; повышение уровня жизни вкупе с ростом занятости населения оказали благотворное влияние на страну.

Уолполу сопутствовала удача – необходимое условие в карьере любого успешного политика. Хаос, вызванный лопнувшим пузырем, обнажил слабость правительства и его финансовую некомпетентность, которыми Стюарты могли запросто воспользоваться. Спикер палаты общин Артур Онслоу вспоминал, что в разгар кризиса «Старый претендент мог смело высаживаться у самого Тауэра и отправляться в Сент-Джеймсский дворец, не встретив особого сопротивления». Было немало тех, кто считал, что Джеймс Эдуард Стюарт мог воспользоваться ситуацией и взойти на трон. Один из ярых якобитов того времени по имени Фрэнсис Аттербери, епископ Рочестерский, словно волк, скрывавшийся в овечьей шкуре, притворялся преданным тори. На самом деле весной 1721 года он писал Джеймсу, что «даже при незначительной поддержке ваших союзников за границей путь домой, к вашим друзьям, будет легок и безопасен». И все же спокойствие Уолпола никто не нарушил.

Первый министр был настороже. Говорят, что Уолпол видел якобитов везде, даже под собственной кроватью, однако он прекрасно понимал, что любой якобитский заговор бросит еще более густую тень на тори и сильнее сплотит короля и преданное ему правительство. Так, у сторонников Джеймса была договоренность, что герцог Ормонд при поддержке ирландской армии вторгнется в Англию. Пожалуй, это был не самый благоразумный план, и в скором времени его сорвали разногласия в среде английских повстанцев, а также целая орда шпионов, готовых раскрыть все секреты, лишь бы на этом заработать. Разумеется, все расстроилось. Епископ Рочестерский вскоре был арестован и отправлен в ссылку.

Уолпол знал, что этот заговор не представлял серьезной угрозы, однако он не мог упустить своего шанса. Онслоу заметил, что раскрытие якобитского заговора «стало самым удачным и решающим стечением обстоятельств в жизни Уолпола». Теперь король был связан со своим первым министром навсегда. Из-за тайного сговора с якобитами тори были повержены, многие из них вскоре навсегда исчезли из общественной жизни. Восстановление в правах их партии в обозримом будущем едва ли представлялось возможным. Летом 1723 года правительство его величества постановило: «Всем и каждому, достигшему возраста 18 лет, надлежит принести присягу правящему монарху».

В то же время Роберт Уолпол с благородством и благодарностью отказался от предложенного ему титула пэра, прекрасно понимая, что его главная сила состоит в том, чтобы руководить палатой общин. Его решение, удивившее многих, было ярким свидетельством того, что парламент действительно стал независимым государственным органом, который имел свою сферу ответственности и обязанности, существенно выходившие за пределы ведения монарха. Парламент превратился теперь в последнюю инстанцию, вершившую судьбы английских свобод, которые более нельзя было оставлять на милость даже самого доброжелательного короля Ганноверской династии. Парламент стал ареной, на которой самые противоречивые политические взгляды и непримиримые политические партии могли высказываться, не встречая сопротивления. Парламент давал каждому возможность выразить свое недовольство. Именно поэтому тридцать лет спустя, в 1757 году, толпа в Линкольншире, протестующая против плана по сокращению численности наемных солдат, пришла к единодушному мнению: «Если нельзя доверять парламенту, то все пропало».

Однако не успел Уолпол освоить все хитрости и расставить противовесы в административном аппарате, как из политической игры внезапно выбыл ключевой игрок. В начале июня 1727 года Георг I отправился в Германию, чтобы повидаться с многочисленными родственниками. Спустя семь дней путешествия он начал жаловаться на боли в желудке, вызванные злоупотреблением клубникой и апельсинами. Многие монаршие особы страдали от переедания. Георг I стал бледен и немощен, то и дело терял сознание, которое возвращалось к нему лишь после щедрой порции нюхательной соли. Затем он заснул тяжелым и беспокойным сном, который перешел в летаргию и беспамятство. У него достало сил, чтобы поднять руку и поприветствовать свой старый замок в Оснабрюке, где прошло его детство, однако уже следующей ночью король скончался.

Это было тяжелым, если не смертельным ударом для Роберта Уолпола. Он был близок со старым королем и имел на него влияние. Отношения же с сыном и наследником престола едва ли были отмечены и малой долей той же солидарности и понимания; действительно, наследник относился к премьер-министру с крайней настороженностью. Однако судьба преподнесла щедрый подарок новому королю в лице его супруги Каролины Ансбахской, которая была куда более проницательна и хорошо понимала роли ведущих игроков в государственных делах. Когда Уолполу удалось обеспечить Георгу II цивильный лист, гарантировавший королю существенно более высокую сумму на содержание, чем была у его отца, положение первого министра было спасено, он сохранил свое влияние.