Питер Акройд - Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Именно по детям можно было судить о промышленной системе страны. Дитя фабрики и его жизнь стали своеобразным символом эпохи. Рабочий по имени Чарльз Абердин, который начал работать, еще будучи ребенком, рассказывал комитету: «На моих глазах нация мельчала: у меня самого было семеро детей, из которых ни один не прожил и шести недель; моя жена, как, впрочем, и я, имеет слабое здоровье; эта миниатюрная женщина работала на фабрике с самого детства, начав трудиться в еще более раннем возрасте, чем я».

Однако выгоды детского труда казались слишком значительными, чтобы от него отказываться. В конце концов, еще до возникновения фабрик и заводов дети сызмальства работали в полях, мастерских и на домашнем хозяйстве. Тяжелый труд не был им в новинку. Считалось, что он оказывает благотворное влияние, прививая послушание и дисциплину. Кроме того, дети вносили свой вклад в семейный бюджет. Детский труд был выгоден государству и обладал бесконечными преимуществами для самих бедняков. Во время путешествий по стране Дефо писал, что в Норидже «едва ли найдется ребенок старше пяти лет, который бы не работал». Как гласила поговорка тех мест, «лентяя заставит работать дьявол». Говоря про Норидж, Дефо отмечал, что «дети в возрасте четырех или пяти лет уже могли самостоятельно зарабатывать себе на хлеб». В 1796 году Питт заявил в палате общин: «Наш опыт уже наглядно доказал, сколького можно достичь, используя детский труд». Неудивительно, что эксплуатация даже очень маленьких детей не вызывала протестов; никто не испытывал по этому поводу праведного гнева. Детский труд позволял сдерживать рост зарплат. Работавшие дети поддерживали семьи. Что в этом плохого?

В крупных приходах Лондона было принято отправлять детей из бедных семей на содержание собственникам хлопкопрядильных фабрик в Ланкашире и Йоркшире, фабриканты в этом случае охотно шли навстречу, поскольку получали скидку при уплате налога в пользу бедных. Тем временем детей отправляли целыми вагонами. Нищих детей забирали из работных домов Лондона и Вестминстера и целыми группами отправляли на север. Один лондонский приход заключил с владельцем завода в Ланкашире выгодную сделку, договорившись отправить одного слабоумного ребенка вместе с двадцатью здоровыми. При этом было совершенно непонятно, кто кому платит. Вначале власти назначали фабрикантам номинальную сумму за то, что те брали детей на попечение, освобождая государство от лишнего бремени, однако многие владельцы фабрик неоднократно сообщали о том, что это они платили приходам за детей, чей труд по сути можно считать рабским.

У родителей в этом вопросе права голоса не было, поскольку они сами, как правило, получали пособие по бедности от прихода. Детей тем временем отправляли на фабрики, заботясь о них не больше, чем о рабах, перевозимых в Вест-Индию. Когда один рабовладелец из тех мест услышал, что дети на хлопкопрядильной фабрике работали с пяти утра до семи вечера, он заметил: «Мы в Вест-Индии никогда не думали, что люди могут быть настолько жестокими». Детей привлекали к работе даже по ночам, когда спрос на продукцию был особенно высок.

Условия, в которых трудились дети, ужасали. Травмы при работе с машинами были делом повсеместным, и существует немало зафиксированных случаев отрезанных пальцев или раздробленных конечностей. Мужчина, проработавший на хлопкопрядильной фабрике двадцать лет, так рассказывал о своем опыте: «Меня всего искорежило; колени начали гнуться в обратную сторону, когда мне было 15; вы видите, какие они теперь». Он принадлежал к тем, кого Энгельс называл «толпой калек». Потолки на фабриках были низкие, окна – узкие, при этом большую часть времени их держали закрытыми. В отсутствие вентиляции широко распространялись эпидемические заболевания, а «фабричная лихорадка» [196] В 1784 году в промышленных районах Англии свирепствовала болезнь, получившая название «фабричная лихорадка» ( factory fever ). была впервые зафиксирована в 1784 году. Еда зачастую была скудной и несвежей, а основу рациона составляли овсянка и черный хлеб. Некоторым детям приходилось рыться на свалках или сражаться со свиньями, чтобы добыть себе пропитание.

В таких условиях основным требованием к рабочим являлась дисциплина. Ничего предосудительного не было в том, чтобы ударить кнутом, палкой или кулаком сонного или слишком медлительного ребенка; если кто-то пытался сбежать, его заковывали в кандалы. За серьезные проступки ребенка могли подвесить в клетке или корзине к потолку. Некоторые надзиратели бесспорно имели садистские наклонности и получали особое наслаждение, причиняя детям боль. В Манчестере одну фабрику называли «Врата ада».

В любом случае дети были крайне полезны. Как правило, они были послушны и не жаловались. Да и кому они могли жаловаться? Они были проворными, подвижными и достаточно миниатюрными, чтобы при необходимости залезть внутрь оборудования. Некоторые машины конструировали с таким расчетом, что на них будут работать именно дети; у прядильной машины «Дженни» имелось горизонтальное колесо, управляться с которым лучше всего могли дети в возрасте от девяти до двенадцати лет. В своих воспоминаниях современник Сэмюэл Шредер рассказывает, как «маленький мальчик доводит листы металла в раскаленной печи докрасна. Другой мальчик отправляет их под штамповочный пресс, один за другим. Третий достает их и специальной щеткой, пропитанной маслом, в перерывах смазывает верхнюю пресс-форму. Все это происходит довольно быстро».

Детский труд стоил чрезвычайно дешево, многие работали за еду и кров. Дети начинали работать в возрасте четырех или пяти лет. Например, в булавочники брали с пяти лет; считалось, что попасть на булавочную мануфактуру – это все равно что поступить в подготовительную школу. Джедедайя Стратт из Белпера, обращаясь к комитету в палате общин, утверждал, что он готов брать детей с семи лет, однако предпочитал тех, кто постарше – лет одиннадцати или двенадцати. Разумеется, дети на фабриках были наименее привилегированной и защищенной социальной группой в XVIII веке.

Известны случаи, когда мужчина получал работу только при условии, что он отправил на фабрику своих детей. Так возникали целые семьи рабочих. Работа была гарантирована всем – мужу, жене и детям. Считалось, что чисто теоретически так у родителей больше возможностей следить за детьми, при этом их совместные доходы были выше среднего.

Нельзя сбрасывать со счетов естественное свойство человека преувеличивать некоторые факты, и, разумеется, ужасы работных домов коснулись не всех детей. Действительно, большинство содержалось в жутких условиях, однако были и те, кто счастливо избежал этой участи. Некоторые просвещенные работодатели, например Аркрайты и Олдноу, старались смягчить жизненные тяготы детей: создавались школы и специальные «дома подмастерьев»; мальчикам и девочкам (нарочно разделенным по половому признаку) иногда разрешалось вместе играть в полях. Однако это придавало лишь внешний лоск их незавидной участи. Роберт Оуэн в книге «Новый взгляд на общество» (A New View of Society; 1813) объясняет, что Дэвид Дейл, построивший хлопчатобумажные фабрики в Нью-Ланарке, особое внимание уделял здоровью, чистоте и питанию детей. Сообщалось, что «их комнаты весьма просторны, всегда убраны и хорошо проветрены; еды в избытке». Тем не менее дети трудились с шести утра до семи вечера круглый год. Современники отмечали, что «многие из них превратились в гномов – телом и умом, некоторые были сильно изуродованы». В результате стало понятно, что благие намерения Дэвида Дейла «в конечном счете были никчемными».