Лаура Спинни - Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Другой подход к сдерживанию распространения инфекционного заболевания, угрожающего повальной эпидемией – принудительная изоляция больных или лиц с подозрением на болезнь по месту их постоянного проживания. В принципе, такой вариант работает, но слишком уж дорого обходится надзор за соблюдением гражданами режима самоизоляции. Гораздо эффективнее с организационной точки зрения собрать всех изолируемых в специально отведенном и надежно охраняемом месте и продержать их там до гарантированного окончания контагиозной фазы заболевания. Считается, что карантин изобрели в XV столетии венецианцы, которые обязали прибывающие из Леванта купеческие суда стоять на рейде вдали от берега сорок дней, прежде чем прибывшим дозволялось высадиться на берег, отсюда и название la quarantena [146] «Сороковка» (венет.) ; современное итальянское написание – quarantina . Сенат Венеции установил правило сорокадневной изоляции прибывающих судов с экипажами и грузами на рейде в 1448 г., однако сама идея была позаимствована у соперничающего торгово-портового города-государства – Республики Рагуза ( совр . Дубровник, Хорватия), где еще с 1377 г. была введена «тридцатка» (венет. trentina ) , и прибывающие корабли с экипажами также выдерживались на рейде, правда, «всего» месяц. . А вот идея изоляции инфицированных намного древнее. Еще ветхозаветное Пятикнижие предписывает, чтобы при подозрении на проказу человека осматривал священник, и «если на коже тела его пятно белое, но оно не окажется углубленным в кожу, и волосы на нем не изменились в белые, то священник имеющего язву должен заключить на семь дней; в седьмой день священник осмотрит его, и если язва остается в своем виде и не распространяется язва по коже, то священник должен заключить его на другие семь дней» [147] Левит 13:4–5 , – и так до явного заживления язвы и объявления человека «чистым» или усугубления и начала распространения язв по всей коже и объявления его прокаженным.

До появления поездов и самолетов большинство путешественников из дальних стран прибывали морем; соответственно, морские порты были наиболее вероятными пунктами проникновения болезней в страну. Припортовые карантинные лазареты обычно располагались либо где-нибудь на отшибе, за доками, либо на прибрежных островах и зачастую напоминали тюремные бараки как своей архитектурой, так и методами обращения с содержащимся в них «контингентом», однако к началу XIX столетия предприимчивые коммерсанты усмотрели в них заманчивый рынок сбыта и в некоторых торгово-портовых городах, сторговавшись с местными властями, подогнали к лазаретам рестораны, казино и прочие культурно-досуговые прелести (все, разумеется, за тройную цену, благодаря чему сегодня многие бывшие лазареты превратились в пятизвездочные отели, так что можно аргументированно утверждать, что в жизни портовых городов за два века мало что изменилось). К XX столетию проблема сдерживания заболеваний заметно усложнилась. Инфекции стали прибывать не только морем, а счет населения крупнейших городов пошел на многие миллионы жителей, которые не просто не были друг с другом знакомы за пределами узких кругов общения, но зачастую были разделены еще и языковыми, расово-этническими, религиозными и/или межклассовыми барьерами до степени полной невозможности всеобщего взаимопонимания по каким бы то ни было вопросам в масштабах мегаполиса. В современных мегаполисах противоэпидемические меры можно было только насаждать – централизованно и сверху донизу. Чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, властям требовались три вещи: способность своевременно выявлять новые случаи, вспышки и очаги, а через них – каналы и пути распространения инфекции; понимание механизма переноса или передачи инфекции (водный? воздушно-капельный? через насекомых?) и эффективных средств блокировки этого механизма; ну и, наконец, действенные средства обеспечения соблюдения принимаемых мер на местах.

При соблюдении всех трех вышеназванных условий (о том, что именно понимается под их «соблюдением», мы детально поговорим в следующих разделах) сдерживание бывает крайне эффективным. К сожалению, подобное тройное попадание в цель и в наши дни большая редкость, а в послевоенном мире столетней давности хотя бы один из трех компонентов отсутствовал практически повсеместно, что делало все усилия властей малоэффективными. Во время пандемии гриппа 1918 года в разных уголках мира наблюдались все мыслимые вариации сочетаний выполнения/невыполнения трех этих базовых условий. Далее мы подробно исследуем лишь два наиболее характерных примера борьбы с эпидемией гриппа в условиях больших городов – Нью-Йорка и персидского Мешхеда. В обоих городах никакой системы учета заболеваемости гриппом на начало пандемии не существовало, но на этом все сходства и заканчиваются. Хотя на то, как оба города встретили и перенесли грипп, помимо усилий властей по сдерживанию эпидемии оказали влияние и многие другие факторы, контраст ее последствий для двух городов был столь разителен, что статистика говорит сама за себя: в Мешхеде уровень смертности от гриппа превысил нью-йоркский даже не в разы, а как минимум на порядок.

Средневековые опустошительные чумные моры как раз и породили идею наблюдения за путями распространения болезни – прообраза современного эпидемиологического надзора, позволяющего накапливать данные о вспышках заболеваемости с целью обеспечения возможности надлежащего и своевременного реагирования если не на текущую, то хотя бы на следующую эпидемию. Прежде всего, не хватало данных, а имевшиеся были крайне грубыми и сырыми: диагнозы формулировались расплывчато, цифры приводились самые приблизительные. Со временем, однако, данных стало больше, а их точность и качество повысились. Врачи стали фиксировать не только число заболевших и умерших, но и их статус, место жительства, дату появления первых симптомов. Они поняли наконец, что накопление и анализ такого рода данных помогают очень многое узнать о том, откуда приходят и как распространяются эпидемии. К XX столетию в ряде стран медико-статистическая отчетность о заболеваемости населения стала обязательной, а в медицинских и политических кругах выработалось понимание того факта, что инфекционные заболевания не признают межгосударственных границ. В результате в 1907 году в Париже было создано Международное бюро общественной гигиены с функциями централизованного сбора и хранения данных о вспышках инфекционных заболеваний и надзора за соблюдением правил карантина судов в международных портах.

В 1918 году врач, диагностировав подлежащее обязательному учету заболевание, обязан был уведомить об этом местные, региональные или центральные органы управления здравоохранением или эпидемиологического надзора. За несоблюдение подобных требований врачам грозил штраф или даже отзыв лицензии. Вот только список диагнозов строгой отчетности ограничивался лишь теми заболеваниями, которые на данный момент были официально признаны представляющими серьезную угрозу здоровью населения, а потому, к примеру, в США по состоянию на начало 1918 года к таковым относились оспа, туберкулез и холера, а по гриппу обязательной отчетности предусмотрено не было. Затруднительно назвать хотя бы одну страну из числа считавших себя передовыми в плане организации общественного здравоохранения и учета заболеваемости, где от врачей в то время требовалось бы в обязательном порядке сообщать об обнаружении гриппа, а это значит, что «испанка» застала мир врасплох.