Лаура Спинни - Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Это, естественно, классический случай «идеальной модели» эпидемии, поскольку в реальности возможны самые разные вариации не только по высоте и ширине кривой (то есть, резкости всплеска и спада эпидемии), а возможны, например, и случаи с двумя-тремя пиками вследствие наложения волн инфекции. Однако базовая колоколообразная форма всегда остается вполне узнаваемой, а это значит, что заболеваемость в любом случае поддается математическому описанию в достаточно хорошем приближении. В XXI веки математическое моделирование эпидемий сделалось весьма изощренным, но и в 1918 году научная мысль успела продвинуться в этом направлении. Двумя годами ранее нобелевский лауреат и крупнейший специалист своего времени по малярии Рональд Росс предложил весьма оригинальную «теорию происходящего», включая систему дифференциальных уравнений, связывающих между собой долю инфицированных и долю восприимчивых к инфекции лиц в популяции как функции времени с учетом параметрических коэффициентов перераспределения контингента между двумя этими группами (при некоторых заболеваниях не все переболевшие обретают иммунитет; при некоторых иммунитет может через некоторое время исчезать). Под «происходящим», отметим, Росс по определению понимал любое заразное массовое явление, будь то инфекция, слух или мода.

Работа Росса наряду с рядом других с цифрами на руках подтверждала то, что многим и без того было инстинктивно понятно: любое массовое явление идет на спад после того, как плотность восприимчивых к нему людей снижается ниже определенного порога. Любая эпидемия пройдет своим чередом и рано или поздно исчезнет и безо всякого вмешательства, но комплекс мер, направленных на снижение плотности восприимчивых к инфекции людей – т. н. «социальное дистанцирование», – часто помогает и быстрее покончить с эпидемией, и снизить число ее жертв. Можно ведь считать площадь под кривой заболеваемости в период эпидемии еще и суммой несчастий, которые она приносит. Вот и сопоставьте мысленно площадь под высокой и широкой кривой без вмешательства и относительно низкой и узкой благодаря вмешательству. На эту разницу накладываются еще и потенциальные последствия перегруженности инфраструктуры общественного здравоохранения, в результате чего множество пациентов остается вовсе без лечения, врачи и медсестры работают на пределе и за пределами сил, а горы трупов переполняют морги, в то время как при надлежащем социальном дистанцировании система здравоохранения бывает, конечно, и перегружена, но все-таки не до потери функциональности – и продолжает худо-бедно справляться с притоком больных.

В 1918 году, как только грипп сделали подлежащим регистрации и признали факт пандемии, была введена и масса мер по обеспечению социального дистанцирования (по крайней мере в тех странах, у которых к тому времени оставалось достаточно ресурсов для того, чтобы хоть как-то контролировать происходящее в обществе). Были закрыты учебные заведения, театры, культовые сооружения; строго ограничено использование общественного транспорта; запрещены массовые собрания и мероприятия. В портах и на вокзалах были установлены карантины; заболевших помещали в изолированные от остальных отделения больниц во избежание заражения других пациентов. В рамках общественно-информационных кампаний широкую публику призывали пользоваться носовыми платками при чихании; регулярно мыть руки с мылом; избегать людных мест, но окна держать открытыми (поскольку считалось, что грипп вызывают микробы, а те, как известно, особо хорошо плодятся в тепле и сырости).

Помимо вышеперечисленных стандартных и проверенных временем мер, применялись и экспериментальные. «Испанка» стала первой во всех смыслах пандемией гриппа постпастеровской эпохи, поскольку лишь в разгар предыдущей пандемии русского гриппа 1890-х годов Рихард Пфайффер объявил об открытии им микроба-возбудителя. И его ошибочная гипотеза оставалась в 1918 году в целом господствующей. Так вышло, что без достоверного диагностического теста, без малейшего представления об истинном возбудителе (а нередко и о характере) заболевания эксперты-медики заплутали в трех соснах, которые сами же и вырастили.

Где-то, к примеру, рекомендовалось носить многослойные защитные маски из марли (а в Японии и вовсе впервые в истории додумались обосновывать это не самозащитой от микробов, а защитой окружающих от собственных микробов), однако официальные мнения относительно эффективности масок как барьера на пути распространения микроорганизмов-возбудителей разнились. Не было единодушия и относительно действенности дезинфекции. В конце октября 1918 года, когда осенняя волна гриппа уже захлестнула Париж, а станции метро и театры французской столицы обильно поливали хлоркой, один журналист задал Эмилю Ру [149] Пьер Поль Эмиль Ру (1853–1933) – французский врач, ученик и ассистент Пастера, один из основоположников микробиологии, изобретатель противодифтерийной сыворотки. , директору Института Пастера, лобовой вопрос: «Дает ли хоть что-то дезинфекция?» Застигнутый врасплох ученый ответил без обиняков: «Абсолютно бесполезная вещь. Поместите двадцать здоровых людей в продезинфицированное помещение, подсадите к ним одного больного, и как только больной чихнет, а брызги его соплей или слюны разлетятся и попадут в дыхательные пути соседей, все будут заражены, сколько бы это помещение ни дезинфицировали» [150] ‘Ce que le docteur Roux de l’Institut Pasteur pense de la grippe’, Le Petit Journal, 27 October 1918. .

К тому времени давно догадались, что «идеальными» разносчиками инфекции являются школьники, особенно младших классов, поскольку иммунитета у большинства из них нет, собираются они ежедневно и массово, а чихать и сморкаться в платок, как правило, не приучены или не желают. Закрытие школ поэтому стало привычной рефлекторной реакцией властей на начало эпидемии гриппа и в 1918 году. Раздавались, однако, и отдельные здравые голоса, которым кое-где, как мы еще увидим, вняли, но ненадолго. Голоса эти принадлежали особо наблюдательным людям, заметившим две вещи: во-первых, дети школьного возраста явно не были главной мишенью этой разновидности гриппа, а во-вторых, даже когда школьники им заболевали, происходило это, как правило, не раньше, чем с гриппом слег кто-то из взрослых в их семьях, а потому не было никаких объективных оснований полагать, что заразились они именно в школе, а не дома или на улице. Ну а если школы – не рассадник инфекции, то зачем, собственно, их закрывать? Детей этим не защитишь, распространение гриппа не остановишь…

Но самые жаркие споры разгорелись вокруг вакцинации. Прививки, между прочим, придумали намного раньше микробной теории заболеваний. Эдвард Дженнер впервые успешно сделал ребенку прививку от натуральной оспы с помощью вакцины коровьей оспы еще в 1796 году, что и служит неопровержимым доказательством возможности эффективной вакцинации и без знания возбудителя заболевания, на борьбу с которым вы «натаскиваете» иммунную систему с помощью прививки. Да и тот же Пастер в конце концов создал вакцину от бешенства, понятия не имея о том, что это вирусное заболевание. В 1918 году государственными лабораториями были в огромных количествах произведены вакцины против гемофильной палочки Пфайффера и других бактериальных возбудителей острых респираторных заболеваний, в том числе и не мнимых, а потому, возможно, даже спасших чьи-то жизни. Однако по большому счету все эти вакцины были бесполезны: все ими привитые заболевали гриппом и умирали от него наравне с непривитыми.