Лаура Спинни - Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

Наши взгляды на грипп изменились, казалось бы, радикальнее некуда, но не исключено, что все еще недостаточно радикально, и, возможно, мы до сих пор не видим в упор чего-то наиважнейшего. К примеру, в XIX веке, наблюдая за больной популяцией гусениц тутового шелкопряда, Луи Пастер обратил внимание на две вещи: во-первых, la flacherie (дословно «дряблость», так называлась по-французски эта болезнь, сопровождающаяся обезвоживающей диареей) передается через запачканные выделениями листья и, следовательно, является инфекционной; а во-вторых, болезнь передается также и по наследству. Первое наблюдение произвело фурор, а на второе никто даже внимания не обратил. Так, может, приспело время и на грипп взглянуть под углом второго зоркого наблюдения Пастера?

Объявление для рабочих о ношении защитных масок в еженедельной газете штата Орегон 1919 г. (Архив Орегонского университета).

В феврале 1919 года супруги Адам и Алиса Эби добрались поездом до холмистого штата Гуджарат на северо-западной оконечности Индии и, проделав сорокакилометровый путь пешком через заросли тика и бамбука, прибыли в миссию анабаптистской Церкви братьев в городке Ахва, дабы заступить там на службу. Только что разразилась третья волна пандемии, бхагаты – традиционные целители – по большей части сбежали от греха подальше, так что «врач-сахиб» (так местные стали величать Эби) подоспел очень вовремя, и услуги его были крайне востребованы. А как только наплыв больных схлынул, Адам Эби засел за письмо в родную церковь в Иллинойсе, в котором подробно изложил печальную историю местного крестьянина по имени Лаксман Хайпат.

Двадцатипятилетний новообращенный христианин Хайпат успел еще до приезда нового миссионера жениться, овдоветь и в январе 1919 года обвенчаться со второй женой. Вскоре после свадьбы он отлучился по делам, а вернувшись через несколько дней, застал свою деревню обезлюдевшей, а свою молодую жену лежащей под деревом в агонии с терминальной фазой испанского гриппа. Проведя с ней последние минуты ее жизни, он в одиночку выкопал для нее могилу. «Грузная была женщина, – писал Эби. – На руки ее тело ему было не поднять, так он обвязал ее веревкой и волоком дотащил до могилы. Ну а что ему еще оставалось? С третьей женой он обвенчался на следующий день после Рождества 1919 года» [346] A. Ebey, 35th annual report for the year ending 29 February 1920, Church of the Brethren, p. 16. .

До прихода пандемии смертность от болезней по всему миру за пределами театров военных действий шла на убыль, между прочим, во многом благодаря микробной теории, побудившей и власти, и просто здравомыслящих людей озаботиться соблюдением минимальных санитарно-гигиенических норм; пандемия же обернула эту позитивную тенденцию вспять на три долгих года. Но дороже всех пандемия обошлась Индии, которая поплатилась таким несметным числом унесенных гриппом жизней, что в 1964 году будущий лауреат Нобелевской премии по экономике Теодор Шульц [347] Профессор экономики Чикагского университета, автор теории инвестиций в человеческий капитал Теодор Шульц (1902–1998) был удостоен Нобелевской премии за 1979 г. «за новаторские исследования экономического развития в приложении к проблемам развивающихся стран». даже использовал случившуюся там демографическую катастрофу для статистической проверки гипотезы о переизбытке рабочей силы в странах с традиционным сельскохозяйственным укладом. Выяснилось, что в Индии такого переизбытка не было, поскольку валовое производство сельхозпродукции там после пандемии упало на 3 % по сравнению с показателями до 1918 года. Но человек – существо в высшей степени отходчивое, и возвращение жизни к норме, похоже, началось сразу же по прошествии шока от случившегося. После падения рождаемости на беспрецедентные 30 % в 1919 году, начиная с 1920 года этот показатель в пересчете на одну женщину детородного возраста (т. н. «коэффициент фертильности» или «плодовитости») по всей Индии не только вернулся на прежний уровень, но и значительно превысил его, положив начало «демографической революции» в стране [348] S. Chandra, G. Kuljanin and J. Wray, ‘Mortality from the influenza pandemic of 1918–1919: the case of India’, Demography, 2012; 49:857–65. .

И подобный пружинистый отскок наблюдался не только в Индии. В Европе за повсеместным обрушением показателей плодовитости, дно которого пришлось на 1918 год, через два года последовал мощный всплеск рождаемости с кратковременным побитием всех довоенных рекордов плодовитости, зафиксированных до 1914 года. Большинство демографов склонны были относить этот эффект на счет массового возвращения с войны голодных до женщин мужчин и, как следствие, всплеска зачатий. Однако это объяснение не работает в отношении нейтральных стран, к примеру Норвегии, которую бум рождаемости 1920 года также не обошел стороной. Мобилизации в Норвегии не было, никто на войну не отлучался, так что вся избыточная смертность среди норвежцев и норвежек в равной мере может быть отнесена на счет испанского гриппа. Пандемия унесла жизни 15 000 норвежских граждан обоих полов, и детей, зачатых в 1918 году, на свет появилось на 4000 меньше обычного, но уже на следующий год число зачатий не только компенсировало недостачу, но и превысило необходимый для этого уровень в полтора раза. Иными словами, на двух незачатых в 1918 году детей пришлось три ребенка, зачатых в 1919 году [349] S.-E. Mamelund, ‘Can the Spanish Influenza pandemic of 1918 explain the baby-boom of 1920 in neutral Norway?’, Memorandum No. 01/2003 (Oslo: Department of Economics, University of Oslo, 2003). . Так не мог ли и грипп внести свой вклад в глобальный бум рождаемости? Еще как мог, и объясняется это тем, что грипп был мощным орудием естественного отбора.

Пандемия схлынула далеко не сразу, и грипп продолжал уносить жизни людей репродуктивного возраста еще несколько лет: средний пик W-образной кривой распределения смертности по возрастам спадал постепенно и окончательно исчез, вернув этот график к привычному U-образному виду лишь к 1922–1928 годам (в разных регионах мира затухание пандемии шло весьма различными темпами) [350] Один из примеров см.: H. Lubinski, ‘Statistische Betrachtungen zur Grippepandemie in Breslau 1918–22’, Zentralblatt für Bakteriologie, Parasitenkunde und Infektionskrankheiten, 1923–4; 91:372–83. . Унявшись, испанский грипп, однако, оставил после себя сильно преобразившееся человечество. Выкосив под корень малопригодных к полноценной жизни (прежде всего хронических больных с малярией, туберкулезом и т. п.), он не только убавил численность, но и значительно улучшил показатели здоровья оставшегося в живых народонаселения, в том числе и репродуктивного, вследствие чего молодые и здоровые выжившие принялись плодиться и размножаться невиданными ранее темпами. Собственно, это единственное научное объяснение столь резкого всплеска рождаемости: все выжившие, подобно тому же Лаксману Хайпату, чья история была приведена специально для иллюстрации этого тезиса, после пандемии состояли в браке с другими выжившими, то есть по определению более здоровыми партнерами, нежели умершие.