Лаура Спинни - Бледный всадник: как «испанка» изменила мир

В испанской Саморе, как мы помним, массовые сборища не только не пресекались, но, напротив, целенаправленно устраивались отцами местной епархии. Результат – убыль населения на 3 %, что в два с лишним раза выше показателя смертности в среднем по стране, и первая строчка в рейтинге смертности среди всех городов Испании. На самом деле не важно, ритуально-религиозный, шаманско-языческий, мистический, карнавально-маскарадный или сугубо светский и даже атеистический характер носили массовые сборища, – главное тут, что все они повсеместно вносили свою лепту в продление пандемии. Кое-кто, к примеру, утверждал, что (в Северном полушарии, по крайней мере) было лишь две волны гриппа – весенняя и осенняя 1918 года, – а третий всплеск заболеваемости в начале 1919 года стал лишь отзвуком второй волны, когда, проспавшись после кратких зимних праздников, медики принялись запоздало регистрировать произошедшие за время всеобщей гулянки случаи. И ведь действительно, пока христиане праздновали Рождество, а евреи Хануку, дети и тех, и других в школы не ходили, вирус не разносили – и могли-таки, да, отсрочить последний всплеск до своего возвращения в классы после новогодних каникул.

Фоновые и хронические заболевания также могли влиять на восприимчивость населения к испанскому гриппу. Историк медицины Амир Афхами полагает, что его сородичи-персы, сражавшиеся в рядах британской армии, страдали от гриппа намного более жестоко, чем их заморские братья по оружию, поскольку зачастую переносили его на фоне малярии и сопутствующей ей анемии («малокровия», т. е. критического снижения уровня гемоглобина в крови и, как следствие, снабжения тканей кислородом), что само по себе ухудшает иммунный отклик. [339] A. Afkhami, ‘Compromised constitutions: the Iranian experience with the 1918 influenza pandemic’, Bulletin of the History of Medicine, Summer 2003; 77(2):367–92. Пандемия также разом очистила мир от несметного числа прочих «хроников», прежде всего – от туберкулезных больных, которые так или иначе вымерли бы за следующее десятилетие. На самом-то деле отнюдь не исключено, что именно туберкулез, этот «капитан смертников», по чьему-то меткому описанию, вывел человечество из бурных вод XIX столетия в XX век – и стал одной из главных причин, по которым испанский грипп во всем мире убивал мужчин намного чаще, чем женщин. Начнем с того, что в особо уязвимой возрастной группе двадцати-сорокалетних мужчины страдали туберкулезом значительно чаще женщин просто потому, что подвергались риску заразиться им на работе [340] A. Noymer, ‘The 1918 influenza pandemic hastened the decline of tuberculosis in the United States: an age, period, cohort analysis’, Vaccine, 22 July 2011; 29(S2):B38–41. .

Таким вот странным образом культура сказывалась на демографии: во многих странах мужчины в основной своей массе ходили на работу, а женщины занимались домашним хозяйством. Но, хотя в целом во всем мире смертность среди мужчин была в среднем выше, чем среди женщин, в отдельных странах в определенных возрастных группах наблюдалась обратная диспропорция. Наконец в Индии женская смертность была выше мужской во всех возрастных группах. С чего бы такому быть в стране с традиционным укладом, отводившим индианкам роль исключительно домохозяек? Единственное более или менее правдоподобное объяснение таково: во время бедствия индианки всех возрастов – от девочек до старух, – и без того отличающиеся более слабым, чем у мужчин, здоровьем вследствие пренебрежительного отношения к себе и хронического недоедания, получают в довесок к обычному набору хлопот по хозяйству обязанность ухаживать за больными. Отсюда повышенный риск заразиться на фоне пониженной сопротивляемости организма, усугубляемой еще и всяческими табу и ограничениями в части рациона питания, – отсюда и диспропорциональная по сравнению с мужчинами восприимчивость к болезни, и более высокая летальность.

Самой распространенной религией в Индии был и остается индуизм. Строго говоря, и индусами-то корректно называть лишь тех жителей Индии, которые исповедуют эту религию. Индуизм не требует строго придерживаться вегетарианской диеты, однако всячески увязывает вегетарианство с духовной ясностью и чистотой, причем индуски чаще индусов придерживаются строго вегетарианской диеты, а вот для вдов, по канонам индуистской традиции, вегетарианство считается строго обязательным. Детально проанализировав в 1920-х годах деревенский быт на севере Индии, американский антрополог и миссионер Шарлотта Вайэлл-Уайзер [341] Шарлотта Вайэлл-Уайзер (1892–1981) вместе с мужем по окончании Первой мировой отправились преподавать в сельхозинституте Аллахабада, а в 1925–1930 гг. служили в пресвитерианской сельской миссии в округе Майнпури штата Уттар-Прадеш. отметила, что рацион питания там, по сути, ограничен тем, что выращивается на окрестных полях, – зерновыми, бобовыми и овощными культурами. Что ее при этом поразило, так это отсутствие у деревенских – при таком-то скудном питании – признаков дефицита железа (первый из которых – малокровие). Но, внимательно понаблюдав за тем, как они питаются, она поняла, что индусы вытягивают из своей незатейливой растительной пищи все содержащееся в ней железо до последнего атома. Зерно, к примеру, не только не перемалывается в муку, но даже не обмолачивается, а употребляется в пищу цельным, вместе с относительно богатой железом шелухой. Она явственно чувствовала, что они живут на самой грани железодефицитной анемии, и малейшего перебоя с питанием достаточно для того, чтобы столкнуть их за эту грань [342] C. V. Wiser, ‘The Foods of an Indian Village of North India’, Annals of the Missouri Botanical Garden, November 1955; 42(4):303–412. . Засуха после так и не пришедших летом 1918 года с юго-запада муссонных дождей и последовавший за нею неурожай однозначно повлекли за собой отнюдь даже не малый «перебой с питанием».

Но и при всех равных условиях, когда ни благосостояние, ни питание, ни празднества, ни традиции навещать родню не позволяют провести различия между двумя группами людей, все равно в сухом остатке сохранялись удручающе сильные различия в уровнях смертности между по всем параметрам схожими популяциями, – будто какой-то незримый бог метал молнии вслепую и наобум, определяя, где выкосить гриппом побольше людишек, а где смилостивиться над ними. Даже по территории Аляски коса смерти прошлась выборочно. Хуже всего пострадало побережье Бристольского залива, где погибло почти 40 % населения, в других частях смертность была на порядок ниже, а кое-где не достигала и 1 % – как в самых благополучных из американских мегаполисов, – да и доля аляскинцев, вовсе избежавших заболевания – около 20 %, – была относительно высокой. И вот эта упорно проявляющая себя повсеместно вариативность смертности при отсутствии видимых демографических различий очень долго не поддавалась никакому разумному объяснению. Многие задавались вопросом, не в генетических ли особенностях популяций дело: может, есть какая-то хромосома предрасположенности к гриппу или, напротив, невосприимчивости к вирусу? Но где ее искать и как это доказать? Тем более что люди с общими генами, будучи родственниками, часто и живут в одной местности и даже под общей крышей, а значит, все они подвержены одним и тем же рискам и инфицируются одними и теми же микроорганизмами. Как развязать этот узел корреляции между генетическими и внешними факторами? Задача очень непростая, но попытка не пытка, решили ученые.