Ольга Елисеева - Париж слезам не верит [litres]

Первое послание не имело адреса и даты. Зато внизу листа было помечено: «Варшава». То есть отправили его из Польши, куда отбыл император. Приглядевшись, Арсений заволновался. Он служил при его величестве и знал августейшую руку. Но почерк Александра Павловича сильно изменился. Прежде четкий и аккуратный, он стал размашист и нарочито неряшлив. Казалось, царь едва поспевает за мыслью и, отчаявшись догнать ее, бросает фразы на полуслове, предоставляя адресату догадываться о невысказанном.

«Любезный, Иван Антонович! – значилось наверху страницы. – Из Ваших писем я с горечью усмотрел критику той системы, которой я в последнее время придерживаюсь. Как это понимать, когда идеи разрушения, нам с Вами равно ненавистные, в последние полгода дали столь устрашающие плоды? Испания, Италия и Португалия вновь готовы заняться огнем, революции грозят распространиться по всей Европе, а в Латинских Америках они, кажется, не затихали с первых лет сего убийственного века. Мало было низвергнуть Бонапарта, мало – разрушить его империю. Семена вольтеровой ереси, которой, каюсь, и я в первой молодости, по совету развратных учителей, отдавал предпочтение, пустили глубокие корни.

Мы срубили крону ядовитому древу. Но всякий раз, едва ослабнет рука дровосека, из какой-нибудь щели в земле будет подниматься росток ненависти. Человеколюбивые теории философов, друзей моей бабки, привели к двадцати пяти годам войн и нескольким миллионам трупов. Однако находятся люди, готовые вновь ввергнуть народы в хаос! Где угодно, только не в России, говорите Вы. А я говорю: если где-то, то вскоре и в России – потому нельзя допускать нигде. Сердечный союз трех христианских монархов, открытый для всех государей, есть единственная преграда на пути грядущих потрясений. Я сроднился с этой мыслью, с нею никто меня не разлучит.

Для торжества сего великого начинания нам недостает только участия Франции и Великобритании. Англичане пока отказываются присоединиться к альянсу. Но Франция, на протяжении стольких лет бывшая угрозой для остальной Европы, непременно должна стать одной из держав-сестер нашей коалиции. Что мешает столь благородному шагу? Формально продолжающаяся оккупация. На деле – противодействие британцев, всецело властвующих над разумом и волей короля Луи. Австрия, Пруссия и Россия готовы вывести свои корпуса раньше срока. Слово за Лондоном. Но боюсь, что тамошний кабинет слишком управляем финансовыми кругами, чтобы отказаться от корыстных интересов ради общего мира и процветания. Однако есть средства понудить англичан действовать в нужном русле.

Прощайте. Остаюсь к Вам неизменно доброжелательным».

Подписи не было.

И без нее Арсений знал, кто к кому адресуется. Государь устраивал выволочку Ивану Антоновичу Каподистрии, второму статс-секретарю по иностранным делам, за критику идей Священного союза. То, что этот документ попал к Нессельроде, о многом говорило.

Очень кстати следующим в конверте лежало послание канцлера Священной Римской империи Меттерниха государю. К глубочайшему удивлению генерала, в нем упоминались греки.

«Когда Ваше Императорское Величество 10 сентября 1815 года изволили поднять тост в Вертю за мир и благоденствие Европы, все Ваши подданные, так же как и миллионы покоренных Вашими шпагами французов и Ваши достойные союзники, без сомнения, благословляли Ваше имя, говоря друг другу: “Смотрите! Вот внук Великой Екатерины восстанавливает Францию!” В этот миг вы превзошли славу своей августейшей бабки, ибо она лишь попыталась помочь бегству несчастной королевской семьи и дала приют сотням роялистов, потерявших кров. Но истинно велики были Вы, когда своими непобедимыми войсками истребили полчища корсиканского чудовища и вернули во Францию покой и счастье справедливого правления под скипетром Бурбонов…»

Закревский поморщился. Во-первых, Россия не хотела возвращения Бурбонов. Государь гласно заявлял на конгрессе в Вене, что, если не даровать Франции парламент, конституцию, ну и любого монарха по выбору нации, то баррикады в Париже будут повторяться с завидной регулярностью. Как в воду глядел! Во-вторых, при Луи Дважды Девять никакого покоя страна не получила. Начались казни бонапартистов, был расстрелян маршал Ней, эмиграция заполонила Голландию. В-третьих, когда так бессовестно льстят – добиваются личных выгод.

«Памятуя о Ваших прозорливых словах, что лишь тогда Европа обретет должное равновесие, когда к работе Священного союза будет допущена и Франция, мы, со своей стороны, начали готовиться к этому великому событию со всем тщанием. Вы верно указали, что возвращение Галлии в семью христианских монархий возможно только после ухода иностранных войск с ее земли. Настало время привести в исполнение подписанные соглашения на сей счет. Чем скорее Бурбоны усилят собой наш альянс, тем свободнее мы сможем подать руку помощи государям Испании и Италии, в случае волнения на их землях. Мы имеем доподлинные известия, что карбонарии действуют без различия границ, равно обнаруживая себя в Сардинии, Неаполе, Обеих Сицилиях и даже Риме. Им одинаково ненавистна как власть императора, так и власть Папы.

Мой государь вооружается против могущих быть беспорядков, но силы только его войск вряд ли хватит образумить бунтовщиков, если к общему делу не присоединится Франция. Неудивительно, что отзывы англичан о Священном союзе так холодны. Их парламент веками действует под влиянием лож. Огромная сеть накинута на континент от Ливерпуля до Константинополя. Греческие ли «этерии», итальянские ли «венты» – суть дети революции. Их эмиссары ездят друг к другу, посылают письма и переправляют громадные суммы. Пока гордые сыны Эллады грабят на море турецкие корабли, покрывая себя славой защитников родины, деньги для них поступают из Женевского банкирского дома Жана-Габриэля Эйнара.

В настоящий момент связи между карбонариями и греческими этеристами поддерживают венецианский купец Алексиос Николаидис, поэт Уго Фосколо и граф Мочениго. Они преследуют одни и те же цели низвержения монархий, будь то турецкий султан или римский император. Помощь одним означает самую прямую поддержку других. Моему государю невозможно даже помыслить, что среди христианских властителей Европы найдется тот, кто по неосторожности протянет руку этим детям антихриста…»

Здесь Арсений остановился и еще раз перечитал абзац, посвященный грекам. Кажется, ради него и было написано остальное послание. Меттерних не показывал, что знает о планах русского царя относительно единоверцев, но… намекал. Дальнейшее письмо было полно витиеватых любезностей, но уже не содержало ничего интересного. Канцлер бросил пробные камни: его слова должны были насторожить, а возможно, и запугать императора. К тому же Александр Павлович мог почувствовать раздражение из-за того, что австрийской стороне известны его сношения с греками. К этому моменту Закревский уже уверился, что документы похищены для Меттерниха. Было естественно заподозрить Нессельроде, ведь именно он вел переписку государя с австрийским коллегой.