Ольга Елисеева - Париж слезам не верит [litres]

Он мог понять Воронцова, который, имея 30 тысяч душ, мечтал от них избавиться. Ведь сам Закревский не знал, как сладить с одним дураком. Но тысячи тишек, вдруг выпущенных на волю и не способных обнаружить середину между варом и вечной мерзлотой, представлялись ему страшным зрелищем. Арсений видел их вблизи, 27 августа, на следующий день после Бородино, в Москве. Гудящая не хуже пожара толпа, обезумевшая от страха и искавшая виновника своих несчастий. До последней минуты от всех все скрывали, говорили, что город не сдадут, что бояться нечего: вся армия здесь.

Да, она была здесь. Вчера. А сегодня жители остались одни: барыни, проститутки, раненые, кучера, монахи. И они нашли козла отпущения в лице бедняги Барклая, при котором имел несчастье состоять Закревский. На Трубной площади их окружили и оттеснили от возка. Руки, лица, рты – красные от надсадного крика. Пот и слюни – все, что запомнилось Арсению. Его начальник впал в ступор. Он стоял, опустив руки, и не двигался с места. Весь вчерашний день бывший командующий искал смерти. Но ни одна пуля не задела мундира, ни одно ядро не разорвалось рядом. «Даже снаряды меня гнушаются», – бросил он вечером Арсению.

Сегодня город показал, чего хочет для Иуды – главного виновника отступления. Сотни сжатых кулаков, тысячи растопыренных пальцев – хватай, рви, мучай – и нет такой кары, которая оплатила бы общее горе. Арсений понял, что защищаться начальник не будет. Тот принял свою участь, и даже если не признавал ее справедливой, за благо почитал больше не жить. Тогда молодой полковник вытянул саблю. А в левой руке сжал пистолет. Он плечом подталкивал Барклая к возку и медленно отступал, держа оружие наготове. Закревский знал, что стоит ему дать залп – даже в воздух – и их разорвут. Тем более отмахнуть саблей – увидят кровь, кинутся все сразу.

Но толпа действует, управляемая какими-то ей одной ведомыми флюидами. Она вдруг пугается, замирает или с ревом бросается вперед… Тех нескольких секунд, что выиграл Арсений, показав оружие, хватило. Передние отшатнулись, чтобы под напором задних вновь ринуться на «врагов» и волной сомкнуться над их головами. Но в это время слева вклинились конные. Это были ошметки Кавалергардского полка во главе с адъютантом Милорадовича, Павлом Киселевым. Они и не думали никого спасать – отступали себе в общей сумятице, подавили наседавших на Барклая смутьянов, те прянули в стороны. Закревский успел запихать начальника в возок, сам вскочить на козлы – правивший до этого солдат сбежал – и дать лошадям вожжами по спинам. Всю дорогу он молился и матерился попеременно.

От того давнего случая у Арсения и осталась белая ниточка шрама на подбородке. Уже у кареты кавалергардская лошадь притерла его боком к дверце, и он рассадил лицо о медную окантовку рамы. Закревскому было приятно, что его новая знакомая, графиня Толстая, знала о героическом поступке времен Московского пожара. Но все по порядку. Месяц назад генерал настоял, чтобы Аграфена покинула столицу и пожила немного в пензенских имениях. Мало ли кому еще придет в голову кидаться в нее ножами? Интуиция подсказывала Арсению, что Груша влипла в скверную историю.

Каково же было его удивление, когда в прошлый четверг барышня вновь свалилась ему на голову! Причем сделала это в одной ей свойственной манере. Ближе к полудню в кабинет Закревского долетел из приемной громкий визг. Неведомая посетительница верещала так, словно на нее напали янычары. Твердо усвоив, что дамам в Главном штабе не место, Арсений распахнул дверь. В его планы входила гневная тирада по адресу незнакомки и поголовный выговор письмоводителям. Но готовые сорваться слова застыли, так и не вылетев.

На стуле возле конторки столоначальника стояла Аграфена, прижимая к груди розовую сумочку и подобрав края муслиновой юбки. При этом ее стройные ноги в белоснежных чулках обнажились чуть не до колен. Внизу по полу метались две толстые крысы, со всех сторон загоняемые секретарями, точно доезжачими на ловле. Дураки били по доскам папками и орали.

– Аграфена Федоровна, что за комедию вы опять устроили? – справившись с первым изумлением, обратился к гостье Закревский. – Слезайте немедленно.

Толстая заверещала еще громче.

– Вы разве не видите? – Ее рука царственным жестом указала на пол. – Развели крыс! Что за порядки, право?

Она еще будет ему указывать! Арсений решительно подошел к стулу и без особых церемоний сгреб Грушу в охапку.

– Не желаете ходить своими ногами, поедете у меня на плече.

Под неодобрительный гул голосов дежурный генерал понес гостью через все присутствие к выходу.

– Что вы себе позволяете?! – возмущалась она. – Просто какой-то мужик с ярмарки! Я дама, в конце концов! Я столбовая дворянка…

Арсений поставил красавицу на пол.

– Что я себе позволяю? – свистящим шепотом повторил он. – Да мне и в страшном сне не пригрезилось бы поступить так с кем-либо, кроме вас, графиня. Какого дьявола вы явились сюда? Я же просил вас сидеть в Пензе?

– Бог мой, как вы грубы! – возмутилась Аграфена. – Вообразите, мне стало скучно. День сижу, два… Неделю. Ну, думаю, довольно. Ведь недели довольно? Чтобы все улеглось, обычно хватает недели.

– Это если речь идет о ваших похождениях, – ядовито вставил Закревский. – А если о покушении на убийство, то иногда и нескольких лет мало.

– Лет? – переспросила мадемуазель Толстая. Ее небесно-голубые глаза округлились. – Но вы же не хотите, чтобы я состарилась в Пензе? Меня похоронят там, и вы будете считать свой долг выполненным!

Генерал не мог не рассмеяться ее ужасу.

– Я всего лишь хочу уберечь вас от ненужного риска.

– По-вашему, мне теперь и жить нельзя? – возмутилась она. – Если кому-то вздумалось на меня покушаться, то он скорее откроет себя, когда я буду в столице. Поймите, Сеня, я не боюсь. Вы же не боялись один с саблей броситься на толпу, защищая де Толли.

Закревский был удивлен ее осведомленностью.

– Вы наводили обо мне справки? – поморщился он.

– Нет. О вас говорили тогда у тетушки в гостиной. Я запомнила.

Это было чертовски приятно. Но, чтобы скрыть смущение, Арсений произнес нарочито грубо:

– А зачем вы притащились в присутствие?

Аграфена не смутилась.

– А-а, здесь вот какая история. Совсем не имеет отношения к делу. Мы с подругами придумали такую игру. Право, от скуки. Ничего противозаконного.

Закревский не понимал, куда она клонит.

– Нашим любовникам надоело, так сказать, вкушать плоды с одного древа. Хочется обойти все яблони сразу. Мы сказали, что это дорогого стоит и что человеку, который в одну ночь познает сразу столько прекрасных дам, назавтра уже и жить незачем. Они же твердят, что счастливец, которому доведется провести подобную ночь, может дать обязательство застрелиться утром… Нужно составить договор, заверить у нотариуса, с печатями, все, как положено… А вы единственный из моих знакомых, у кого есть гербовая бумага.