Олег Лурье - Зеркало над бездной

Прошло десять дней после взрыва на 42-й улице в Нью-Йорке. В трехстах милях от Мадагаскара плавно разрезала волны Индийского океана пятидесятиметровая белая яхта. По стремительному силуэту океанской красавицы любой специалист сразу бы узнал роскошную модификацию «Admiral Momentum 47», цена которой начинается от тридцати миллионов долларов. Яхта называлась «Паола», и в буквах, выведенных золотой краской на борту, метались солнечные лучи, отраженные волнами.

На верхней палубе у ярко-голубого бассейна в удобных креслах-шезлонгах расположились Серджио и Алекс, одетые в легкие шорты и майки. На столике между ними стояли ведерко с шампанским, бокалы и ваза с фруктами. Оба молчали. Старик, выглядевший значительно моложе своих восьмидесяти шести лет, долго смотрел на молодого человека, делавшего вид, будто разглядывает горизонт, а потом промолвил низким спокойным голосом:

— Спроси у меня то, что ты хотел спросить. Мальчик мой, ты же знаешь, что я отвечу на любой твой вопрос.

Алекс повернулся к нему и тепло улыбнулся:

— Отец, у меня, как всегда, много вопросов. Во-первых, ты заранее рассчитал всю историю с Малиным, от его доставки на наш остров до твоей якобы смерти? Получается, что его книга с твоими откровениями была лишь первым шагом, а взрыв машины в Штатах — последним?

— Нет. Первым шагом была информация о том, что некий журналист получил «архив Маршалла», сопоставил совершенно случайные фотографии и догадался, что я — это один человек и существую до настоящего времени. Уже тогда я придумал план — выдать ему часть информации о нескольких самых громких делах, начиная с Кеннеди. Потом поддержал идею Малина о книге, а после осталось одно — публично и красиво умереть. И все, сын мой. Меня больше не существует на этой грешной земле, а значит, меня никто и не ищет.

— Гениально, папа, — рассмеялся Алекс, протягивая отцу бокал с шампанским. — Впрочем, как и все, что ты делаешь. Скажи, пожалуйста, а почему этот человек, которого в Нью-Йорке мои ребята гримировали «под тебя», а потом отправили на встречу с Максом, был такой спокойный и даже счастливый? Он же знал, что идет на смерть.

Серджио взял бокал и сделал большой глоток.

— У Джонни была последняя стадия рака пищевода, и ему оставалось жить максимум месяц-другой. Кроме онкологии, у бедолаги имелись огромные проблемы с деньгами и полицией. В его родной Австралии против Джонни велось несколько дел о легализации грязных доходов. Плюс наркоторговля. А значит, своей многочисленной семье, которую покойник обожал, после смерти он оставил бы гигантские долги и вполне вероятную конфискацию всего имущества. Я через посредников предложил ему три миллиона долларов для семьи в обмен на небольшой спектакль на 42-й улице в Нью-Йорке и последующую быструю смерть.

— И он согласился?

— Моментально. Даже не размышляя. Ты же не обижаешься на меня, что я до сих пор тебе не все рассказываю?

— Нет, конечно, отец. Ты гений, и я не вправе знать больше, чем ты считаешь необходимым мне сообщить.

— Гений зла, — рассмеялся Серджио. — Ладно, хватит болтать. Я хочу задать тебе очень важный для меня вопрос.

— Я слушаю, папа, — с лица Алекса моментально сошла улыбка.

— Мы с тобой вдвоем с того страшного дня, когда умерла Паола. И с тех по, как только ты, мой мальчик, повзрослел, я старался держать тебя в курсе почти всех своих дел. Сейчас ты знаешь очень многое из того, что я делал и делаю, включая и темную сторону бизнеса. А легальная часть нашей империи процветает отчасти благодаря и твоему коммерческому чутью… Так вот, Алекс. Мне уже восемьдесят шесть лет, и рано или поздно я уйду. Уйду к Паоле. И ты останешься один.

— Не дай Бог, отец. Я не представляю мира без тебя.

— Прекрати. Это неизбежно. Я просчитываю два варианта дальнейших событий. Первый вариант: ты полностью занимаешь мою нишу, управляешь всей организацией, в которой задействованы сотни людей и структур. Тебе поступают заказы на самые, казалось бы, невозможные дела, а ты продумываешь и организовываешь их исполнение. Легальный же бизнес по-прежнему управляется наемными менеджерами, а ты осуществляешь только общее руководство.

— А второй вариант?

— Второй вариант мне нравится гораздо больше. Мы постепенно прикрываем все наши дела, о которых знают лишь немногие, и заканчиваем то, что уже начато. К этому времени ты полностью выходишь из тени, легализуешься и единолично возглавляешь теперь уже твою чистую бизнес-империю. Это, как ты знаешь, и сеть отелей, и два банка, и строительство, и IT-компании, и многое другое, над чем мы сейчас имеем контроль. Примерная общая стоимость наших активов превышает двадцать миллиардов долларов. И это без недвижимости и моих коллекций. Уже сейчас все это принадлежит тебе — через офшоры, подставные компании и так далее.

Понятно, что никаких нитей, ведущих ко мне, не будет. И никто не сможет даже косвенно связать талантливого миллиардера Алекса с самым главным, как назвал меня наш друг Малин, преступником современности. Что думаешь?

— Отец, я давно уже принял решение, — Алекс замолчал, рассматривая уходящий вдаль океан, потом поставил бокал на стол и продолжил. — У нас есть достойные управляющие, которые и дальше будут заниматься нашим официальным бизнесом под моим невидимым миру руководством. Не хочу я никакой легализации. Я твой сын — и буду делать то, чему ты меня научил. Если ты позволишь и посчитаешь, что я готов, то мне бы хотелось продолжить твое дело в полном объеме. Мне больше нравится быть в тени и наблюдать, как осуществляются мои планы и идеи. Наблюдать отсюда, из тени. Это же возможно?

Серджио, опустив голову, долго молчал, уставившись на свои руки, а потом тихо заговорил. Его голос звучал глухо и угрожающе.

— Ты осознаешь тяжесть груза, который берешь на себя? Страшного груза…

— Да, отец.

— Ладно. Пусть будет так, как ты решил. Пока у меня есть время, я передам тебе все, что у меня осталось, и расскажу о том, чего ты еще не знаешь.

— Спасибо.

Белоснежная «Паола» скользила по зеленым волнам, оставляя за собой длинные пенные хвосты. Двое, отец и сын, сидели в креслах на палубе и молчали. Алекс размышлял о своем будущем, а вот о чем думал Серджио, он же Луис Кристобаль Сантана, неизвестно. Может быть, о своей единственной женщине Паоле, умершей много лет назад, или о судьбе сына. Но только не о тысячах погубленных им жизней. До последнего своего дня, до последнего вздоха он останется в уверенности, что был всего лишь зеркалом над бездной людских пороков.