Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

Эхо далекого мощного взрыва всколыхнуло воздух. Казалось, сто громов ударило за рекой.

Виктор инстинктивно повернулся и взглянул на Ашихэ. Глаза ее были открыты.

— Родная! — крикнул он. — Ты слышишь? Форт взят.

Радовался он не тому, что форт взят, — что ему теперь этот форт! — а тому, что Ашихэ пришла в себя, смотрит…

Она сдвинула брови, с трудом собирая мысли, и прошептала:

— Значит, та женщина…

— Нет, она спаслась. Мо Туань сказал, что динамит подложил кто-то другой.

Только сейчас Ашихэ узнала Виктора.

— Среброголовый приходил, я его видела… Ты солгал.

— Ашихэ!..

— Да, солгал, — повторила она медленно. — И ты убил его, Вэй-ту, как только он появился. Я видела, как он упал.

— Да нет же, он не потому упал…

Но как объяснить ей, что там, перед ее костром, бросился на землю не Среброголовый? Что это Долговой притаился после первых выстрелов, а затем выстрелил в нее из темноты?

Ашихэ смотрела на него словно издалека, холодно и внимательно. И Виктор невольно съежился, чувствуя, что он в ее глазах сейчас так мал и жалок и она просто удивляется, как могла полюбить такого.

— Малышку не ты и не Тао… Пусть ее воспитает Лиза, — выговорила она с трудом.

Потом глубоко вздохнула. И прошептала тихо, с уверенностью:

— Цаоэр…

Словно и вправду слышала песнь о недожитом, неосуществленном…

Виктор посмотрел туда же, куда смотрела она. Небо было пусто. Только орел-стервятник совершал свой обычный утренний облет. Не двигая крыльями, плыл он туда, где раздался взрыв, в надежде поживиться свежим мясом. И не удостоил вниманием живого человека, прижимавшего к груди свою ношу — самое дорогое, что было у него в жизни. Живой ему пока был ненужен.

Широко раскинув крылья, хищник висел над лесным морем, безучастный, как время, и неизбежный, как смерть.

Мазурская Пуща, 1954–1958

Шу-хай. «На юго-востоке Маньчжурии, между реками Сунгари, Амуром, Уссури, Японским морем, рекой Тумынь и горной цепью Чанбайшань лежит край, в основном горный, с обширными долинами, где текут и большие величавые реки и быстрые речушки, край, где леса тянутся на сотни километров. Щедро представленная здесь растительность юга — кедры, пихты, березы в сочетании с лианами, диким виноградом и хмелем — придает этим лесам характер субтропической пущи. Здесь вы встретите пальму аралию, грецкий орех, пробковый дуб, маньчжурский ясень, бархатное дерево, кусты лимонника, ягоды которого укрепляют охотников, восстанавливают силы больных… И все это окружено подлеском, кустами рододендрона. Растет здесь и чудодейственный корень женьшень.

Эти дремучие леса китайцы называют шу-хай, то есть лесное море. В них водится тигр, барс, или ирбис, леопард, рысь, гималайский и бурый медведи, росомаха, барсук, енот, олень обыкновенный и пятнистый, серна и мускусная антилопа (кабарга), горный баран, кабан и бурый волк, соболь и куница, белка обыкновенная и белка-летяга. Здесь родина великолепных маньчжурских фазанов».

Такова местность, где разыгрывается действие романа, по описанию Бронислава Жебровского, который большую часть жизни прожил в шу-хай. Он только в 1949 году, после сорока лет изгнания, вернулся из Маньчжурии в Варшаву, город, где он родился, где боролся и был судим царским военным судом как член партии «Пролетариат».

Я хочу горячо поблагодарить здесь Бронислава Жебровского за полученный от него бесценный материал: его воспоминания о лесном море, записанные им впечатления и наблюдения, конкретные подробности о жизни охотников, о растениях и животных.

Кстати хочу отметить, что в моем романе нет ничего из биографии Жебровского. Все события и лица, не упомянутые в примечаниях, вымышлены, как и полагается в романе. — Здесь и далее, кроме особо отмеченных, примечания автора.

Поляки в Харбине. «Польская колония в Маньчжурии возникла в 1897 году, когда правительством царской России была прислана первая экспедиция специалистов для трассировки линии Китайско-Восточной железной дороги. Группа членов этой экспедиции во главе с инженером Адамом Шидловским в 1898 году поселилась в Харбине. Здесь и возникла польская колония в Маньчжурии.

Число поляков, работавших на строительстве железной дороги, к моменту сдачи дороги в эксплуатацию доходило до семи тысяч. Тогда из Королевства Польского приехало очень много железнодорожников, привлеченных тем, что условия жизни здесь были лучше, чем на родине. За время с 1917 по 1920 год число поляков в Маньчжурии еще более возросло благодаря наплыву множества военнопленных (поляков из германской и австрийской армий), освобожденных из лагерей на территории Забайкалья и Амурского края.

Однако уже в 1921 году число поляков в Маньчжурии начинает резко уменьшаться, так как бывшие военнопленные и беженцы репатриируются в Польшу через Советскую Россию. Вместе с репатриантами в Польшу уезжает и часть ранее поселившихся в Маньчжурии работников КВЖД.

С 1935 года и до начала репатриации в 1949 году численность польской колонии в Маньчжурии оставалась почти неизменной и составляла около 1250 человек.

По данным Временного Польского Комитета, проводившего в августе 1947 года регистрацию поляков в Маньчжурии, польская колония состояла, за немногими исключениями, из людей, прибывших в Маньчжурию до 1917 года: это были в большинстве своем рабочие и крестьяне и либо сами они, либо их отцы были связаны с КВЖД. Процент старых специалистов, работавших на дороге, был ничтожен, зато довольно много было интеллигентов из рабочих и крестьян — молодых инженеров, выпускников железнодорожного политехникума в Харбине, Восточного института и местных курсов, фармацевтов, бухгалтеров, молодых учителей, окончивших польскую гимназию.

До первой мировой войны некоторые железнодорожники, пользуясь бесплатным проездом, ездили в отпуск на родину, многие там женились и привозили жен в Маньчжурию. В период между двумя мировыми войнами ежегодно несколько выпускников польской гимназии получали стипендию и уезжали в Польшу продолжать образование. И обычно в Маньчжурию они уже не возвращались.

Среди молодежи, уехавшей за эти годы в Польшу, были люди, ставшие позднее активными членами Польской Коммунистической партии, как, например, В. Иссат (его мать репатриировалась только в 1950 году), Антоний Колендо, родители которого были в 1941 году арестованы японцами в Маньчжурии и затем убиты». (Казимеж Кронковский, «О репатриации поляков в Китае», Архив истории партии.)

«Деяния Бога через франков и поляков» (лат.). — Прим. книгодела .

Концессия Ковальского. Ковальский, самый крупный польский предприниматель в Китае, имел концессию на вырубку леса на территории в 5770 кв. км. Для сравнения напомню, что самая большая в Европе пуща, Беловежская, перед первой мировой войной занимала 1200 кв. км. У Ковальского на концессии были две лесопилки, две электростанции, сорокапятикилометровая узкоколейная железная дорога и семикилометровая горная канатная дорога, а также единственная в Маньчжурии фабрика фанеры и картона. На концессии было занято в зависимости от сезона от 2 до 8 тысяч рабочих, преимущественно китайцев, и от 90 до 300 служащих, среди которых было много поляков.