Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

— А почему?

Этого Виктор объяснить не мог. Он слышал, что в бассейне Сунгари корневища тростника, которые едят дикие гуси, содержат соли натрия и потому во время перелета гуси тучами садятся на Сунгари, чтобы подкормиться. Но полезен ли натрий и водяным лилиям, влияет ли он на их рост и почему вода здесь содержит много натрия — этого Виктор не знал.

— Ну, да это неважно. Главное — что ими можно отлично замаскироваться.

Он вытащил из воды еще один лист, связал оба вместе черенками и это подобие большого платка накинул на плечи Ашихэ. Она стала похожа на зеленый кустик, только голова торчала из этой зелени черным шариком. Виктор прикрыл лодку третьим листом, потом четвертым.

Теперь словно игрушечная зеленая горка плыла по течению Упрямицы. Течение несло ее очень медленно, но несло. Речушка была не широкая — какой-нибудь удалец мог бы перескочить через нее — и вся укутана густым лесом. Хотя осень уже разредила над нею этот лиственный свод, лодка плыла словно по туннелю под закрывавшим небо пестрым балдахином ярких красок, пылавших жаром огня, крови и золота.

Было тихо, только листья шелестели и кое-где падали на воду. И в этой тишине уже ясно слышалось гоготанье.

Ашихэ посмотрела на Виктора и в первый раз улыбнулась ему — одними глазами. Почему улыбнулась? Потому ли, что вокруг было так хорошо, или оттого, что он обещание свое выполнил и гусей уже действительно слышно?

Она потянулась за винтовкой, но Виктор взглядом остановил ее и указал на свою двустволку.

Ашихэ взяла ее в руки неловко — видно, никогда не имела дела с охотничьими ружьями. Заметив это, Виктор отложил на минуту весло, шагнул к ней и показал, где предохранитель, как надо перевести на пулю. Сказал шепотом:

— Ты сперва пулей в сидящих на воде, а как взлетят — ты их дробью.

Сказал и сразу отодвинулся. Не оттого, что сейчас должны были появиться гуси. Нет, до них было еще метров двести и два поворота. Но когда он, шепча, наклонился над черной головкой Ашихэ и почти коснулся губами ее теплого, пушистого, как персик, затылка, на него вдруг пахнуло чем-то девичьим, той неведомой девушкой, что снилась ему порой, а порой занимала все его мысли. Иногда она бывала такая, что сердце замирало и билось белокрылой птицей-тоской, и тогда он тосковал по ней так же, как по матери, как по звукам родной польской речи. Иногда же она бывала недоброй, дразнила неизведанным, и тогда мутилось в голове, темным кипятком бурлила в жилах кровь, и он дурел, как олень во время гона.

Виктор присел на корме, погрузил в воду весло, которым до сих пор правил. Пора было тормозить: они подплывали к последнему повороту, за которым — устье и Гусиное озеро.

В устье ничего не было.

Ашихэ стояла на носу, как зеленый холмик. Виктор — позади нее на коленях, воткнув весло в илистое дно. Из-за последних деревьев они смотрели на Упрямицу, впадавшую в озеро. Она его словно пробивает насквозь, а с другого конца вытекает уже более мощной струей и бежит дальше быстрее прежнего туда, где Виктор и Ашихэ встретились сегодня с семейством тигров.

Озеро было пусто. Но из тростников слева доносился плеск, хлопанье крыльев, шум, какой производят птицы, охотясь за пищей.

Виктор и Ашихэ ждали, настороженно вслушиваясь: гуси это или утки?

Наконец стало слышно гоготанье.

Виктор вытащил весло из ила. Лодка двинулась по течению и остановилась в устье. Через минуту течение стало ее поворачивать, и тогда Ашихэ, что-то приметив, нагнулась вперед, готовясь стрелять.

Виктор, не глядя, по звуку понял, что выстрел попал в цель.

Из тростника, когда там грохнуло, взлетели гуси. Ашихэ выстрелила вторично. Тут уже все тростники затрепыхались крыльями, зашумели тревожным гусиным криком — «спасайся кто может!» Гуси отовсюду стремительно поднимались в воздух, совсем близко, и так много их было, что Виктор не выдержал: схватил винтовку Ашихэ, уверенный, что и пулей собьет на лету гуся. Но затвор заело, а птицы исчезали, и вслед им понеслась брань на польском языке:

— Холера, не ружье!

— Что ты сказал, Вэй-ту?

— Не понимаю, как ты можешь из такого ружья стрелять. Рухлядь какая-то!

— Неправда, винтовка хорошая, трофейная. Надо только знать, что в ней неисправно. Сейчас я посмотрю…

— Не стоит, все равно гусей уже нет. Едем собирать добычу.

Одну птицу выловили без труда, другую отыскали не сразу. Смертельно раненная, она все-таки ушла в камыши и так укрылась там, что они ее увидели только случайно.

Оба гуся были молодые. Ашихэ вертела их, осматривала со всех сторон. Даже убив тигра, она не радовалась так.

— В наших местах их не видать, а Ю очень любит гусятину.

Виктор словно очнулся от сна. Ю! Он совсем забыл о нем. Но вот прозвучало это имя, и рассеялась иллюзия, будто Ашихэ просто его ровесница, одинокая, как и он. Нет, она замужняя женщина. У нее есть этот Ю, она о нем думает, вот радуется уже заранее, что угостит мужа гусятиной, заботится о нем, живет с ним…

Он невольно содрогнулся, представив себе эту пару рядом: невежественного тавыду Ю с тонкой старческой шеей — и ее, молодую, красивую, такую чарующе женственную, несмотря на мужскую одежду и винтовку, несмотря на то, что смотрит она на людей сурово и словно издалека. Что связало ее с Ю?

Правда, он человек почтенный, честный. Но безобразен, как замшелый пень, и грязен, ужасно грязен! И такой прикасается к ней, ласкает, спит с ней! Мерзость!

Эти мысли словно грязнили и Ашихэ, она не была уже той Ашихэ, к которой только что рвалось его глупое, неугомонное сердце!

— Стоять тут незачем, — сказал он, берясь за весло. — Гуси улетели, и ничего мы больше не убьем здесь.

Они поплыли обратно.

Опять полумрак лесного туннеля, но теперь краски свода поблекли и тени над Упрямицей стали гуще. Свесившись за борт, Ашихэ потрошила убитых птиц. Виктор не видел ее лица. Он гнал лодку по течению, работая веслами, насколько в руках силы хватало, чтобы как можно скорее добраться до фанзы.

Но когда вышли на открытое место, Ашихэ пожелала увидеть Цзинбоху, и Виктор направил лодку к проливу, за которым красными отблесками пылала широкая гладь озера.

— Это к западному ветру, — сказал Виктор. — Будут большие волны. Я завтра сам повезу вас.

— Нет, Вэй-ту, это безрассудство! Напрасно ты там и раньше-то показывался.

— Меня там никто не знает. Кого в Ханьшоу может интересовать, кто я такой и откуда…

Он приготовился спорить, но Ашихэ отвечала ему спокойно, вразумительно. Это-то его больше всего и раздражало — ее спокойствие и рассудительность, помогавшие ей всегда находить выход. Точь-в-точь старый Ю! Недаром говорят, что муж и жена, если сжились, становятся друг на друга похожи.

— Ладно, сама увидишь, какой завтра поднимется ветер. А когда река разбушуется, вам с лодкой одним не управиться.