Игорь Абрамов-Неверли - Лесное море

— Да, да. Веселый он был и смеялся громко, басом. А меня звал так: «А ну-ка, иди сюда, девушка «Три даня». Это потому, что Го увел меня из дому за три даня проса.

Оказалось, что Го, прозванный за свою жадность и суетливость Сорокой, отнял Ашихэ у родителей за долги и продал в Шитоухэцзы Большому Фу, а тот в свою очередь перепродал ее вместе с другими детьми госпоже Ма в Харбине. Госпожа Ма всех детей — а сидело их у нее взаперти семнадцать — отослала куда-то далеко. Одна только Ашихэ сбежала и, скитаясь по городу, попалась на глаза Ин, которая жила с поляком. Хотя у красивой Ин было много нарядов, и жила она в богатстве, и доктор всячески баловал ее, она не забыла, что и у нее тоже отец крестьянин. Ашихэ жила у них вместе с их дочкой.

— Ее звали Тао.

— Знаю я ее. Мы учились в одной гимназии, только она в младшем классе.

— Я ее недавно встретила, и она меня не узнала. Да и не удивительно — столько лет прошло. Тогда ей было пять, а мне — девять.

— А почему же ты от них ушла?

— Ин умерла. Заразилась от больных. Она ведь служила санитаркой в лечебнице у доктора Ценгло и, хотя потом стала жить с ним, не бросила свою работу — она очень любила ее. Ну, вот в лечебнице и заразилась. А когда она умерла, доктор опять стал сильно пить, и в доме у него хозяйничали разные женщины, то одна, то другая, — каждая хотела занять место Ин. И дом уже не был домом. Тао пробовала утопиться в ванне, и тогда доктор прогнал всех женщин и сам занялся дочкой, а меня отдал сестрам францисканского монастыря.

— Ну, а там?

— Я немного училась, а немного стояла.

— Как это — стояла?

— А так. Они хотели, чтобы я стояла в часовне около них, когда они молятся или поют. Верили, что на меня что-то сойдет и очистит меня. Не знаю что… А я не хотела этого, боялась, ведь они говорили, что это будет как огонь и в нем сгорят все мои грехи. Вот я и взяла образок с голубем, что висел над моей постелью… белый голубь и весь в лучах, как корона.

— Это дух святой.

— Мне он очень нравился. И я взяла его и пошла на вокзал.

— Хотела ехать домой?

— Нет, вернуться домой я боялась, — оттуда меня бы опять забрал Го. Я пошла на вокзал, в отдел просвещения. Мне говорили, что там есть приюты и в них детям живется хорошо. Я слышала еще, что железной дорогой управляет начальник Чанган и живет он в красивом каменном доме на Большом проспекте.

— Это верно. А неподалеку и наша гимназия имени Сенкевича.

— Ну, я и пошла туда и показала им ту картинку с голубем, для того чтобы они меня взяли в приют.

— Ну, знаешь!.. Прийти к советским начальникам с иконкой!

— А я не знала, Вэй-ту, что это за «советские». Я пошла к европейцам, к русским. Мне сказали, что у них очень хорошие приюты, но китайских детей туда не принимают.

Ашихэ помолчала, а когда заговорила снова, в ее голосе звучала грустная ирония человека, уже кое-что познавшего.

— Должно быть, я в монастыре тоже стала немного верующей. Сестры там постоянно твердили: «Молись, дитя. Этот святой образок — пропуск в рай». Я китаянка, я видела войну, я знала, что такое полиция и что значит пропуск — дапяо, как много может он сделать!

Виктор живо представил себе, как этакая козявка, важно ступая, входит в управление Китайско-Восточной железной дороги и показывает советскому начальнику католическое изображение святого духа. «Что это у тебя, девочка?» — «Дапяо». И смотрит на него доверчиво своими черными, как агат, глазами, не сомневаясь, что сейчас перед ней, предъявившей такой пропуск, откроются двери приюта.

— Чего ты так на меня смотришь, Вэй-ту?

— В тебе все такое странное.

— Что, например?

— Все. И даже имя. Почему тебя назвали так, как называется станция за Харбином?

— Потому что я там родилась. Мои отец с матерью ехали тогда из Чанли. Наша семья родом из-за Великой стены, из Внутреннего Китая. Первый участок земли в Маньчжурии мой отец получил около станции Ашихэ, и едва они вышли из вагона, как мать меня родила — прямо на вокзале. Вот меня и назвали, как эту станцию: Ашихэ. Ты же знаешь, детям иногда дают имена в честь того места, где они родились.

— Ну, это чаще всего мальчикам дают такие имена, да и то только до школы.

— А я, когда жила дома, в школу не ходила. В Шуаньбао школы не было. Вот я и осталась навсегда с этим именем. Ашихэ — и все.

— А в приюте?

— Там я пробыла недолго, только два месяца. Началась война с Советами — помнишь?

— Не очень. Помню только, что отец стал привозить домой газеты, а до этого он их никогда не читал. Он еще раньше говорил, что война будет непременно. Но тебе-то чем она помешала?

— Помешала. Меня советские приняли в приют не по закону — так заявляли китайские чиновники. И это верно. Я не была дочерью железнодорожника, и у меня никто не погиб на железной дороге — так почему же меня приняли? Просто так, понравилась я им. Я была красивая девочка.

«И выросла красивой», — подумал Виктор, а вслух сказал:

— Значит, из-за тебя был большой спор?

— Еще какой! Советские поставили на своем, приняли меня, но скоро началась война. Ну, и меня выгнали из приюта.

— Как же ты жила?

— По-разному. Одно время я служила кукушкой в «Небесном странствии» 9.

— Эх, пропади они пропадом! — выругался Виктор по-польски.

— Что ты сказал, Вэй-ту?

— Ничего, ничего. Весело тебе было, должно быть, там, в похоронном бюро. — И, бросая в лодку ненужные уже гвозди, молоток, паклю, добавил: — А я думал, что знаю Китай! Вздор! Живем врозь, мы — по-своему, вы — по-своему… Рассказывай дальше, Ашихэ. Прошу об этом не из пустого любопытства. С тех пор как я остался один, я много думаю о разных вещах. Но если тебе это неприятно…

— Нет, Вэй-ту, ничуть. Что нам еще остается сделать?

— Ничего. Можно отплывать.

— Тогда давай испытаем лодку, хорошо? Я никогда еще не была на озере. Сяду вот здесь, а ты…

И движением руки, которое в Европе означает «уйди прочь», пригласила сесть рядом.

Виктор, упершись ногами в землю, столкнул в воду лодку с сидевшей в ней Ашихэ.

— Сильный ты. И будешь еще сильнее… Сколько ты можешь поднять?

— Почем я знаю? Вот оленя, которого я убил недавно, я принес на спине. Но он был не очень большой.

Виктор сел перед Ашихэ и взялся за весла.

— Значит, ты служила в «Небесном странствии»… А где это бюро находится?

— В Фудзядяне, недалеко от пристани. Ты там бывал?

Виктор кивнул, Разумеется, он знал этот район Харбина, его узкие и кривые улочки, пестревшие черно-золотыми вывесками, на которых бежали вниз беспорядочные цепочки иероглифов. Только здесь можно было увидеть подлинный Китай, ошеломляющий многолюдством, толчеей, своими рикшами, кули, неисчерпаемым богатством и ужасной нищетой, запахом соевого масла, шумной нестройной музыкой, смрадом водосточных канав…